Существа, совмещающие в своём облике черты птицы и человека. Сам образ, как и большинство подобных существ, скорее всего ближневосточного происхождения. Впервые описаны в XII книге «Одиссеи», однако про их внешний вид там не упоминается. В мифографии их традиционно описывали как существ с головой или головой и торсом женщин и птичьей нижней частью, которые обитали на одном из островов возле Сицилии, где своим сладкоголосым пением заманивали к себе моряков. Традиционно — это грозное, хтоническое существо встреча с которым губительна, настолько, что довольно рано можно прочесть о том, что срок жизни сирен ограничен первым, кто услышит их песню и уйдёт от них невредимым. Наиболее популярный миф, связанный с сиренами, касался встречи Одиссея и сирен. Именно эпизод в более поздних повествованиях стал причиной смерти сирен. Довольно рано обнаруживается связь сирен с подземным миром и Персефоной. Сирен иногда называют Музами Аида. Изображения сирен часто встречаются на античных надгробиях.

В Средние Века сирены сохранили свои губительные характеристики, но в то же время с их внешним видом начали происходить некоторые изменения. Из-за оригинальной переводческой интерпретации Иеронима Стридонского (IV век н.э.) родился совершенно неизвестный ранее образ сирен-змей. Раннесредневековые авторы пытались трактовать сирен в христианскому духе, но эти существа продолжали сохранять свой классический внешний вид. Начиная с VIII века в источниках фиксируется описания сирен, выглядящих как женщины сверху, но вот нижняя часть теперь становится не птичьей, а рыбьей. Скорее всего, эти изменения происходят на Британских островах. После Норманского завоевания эта традиция проникает на континент и через пару столетий сирены уже обычно изображаются с рыбьим хвостом.

I. Античность

Сирены в греческой литературе появляются практически вместе с рождением её самой — в эпосе о приключениях Одиссея, традиционно приписываемых Гомеру.

"Прежде всего ты сирен повстречаешь, которые пеньем
Всех обольщают людей, какой бы ни встретился с ними.

Кто, по незнанью приблизившись к ним, их голос услышит,

Тот не вернется домой никогда. Ни супруга, ни дети

Не побегут никогда ему с радостным криком навстречу.

Звонкою песнью своею его очаруют сирены,
Сидя на мягком лугу. Вокруг же огромные тлеют

Груды костей человечьих, обтянутых сморщенной кожей.

Мимо корабль твой гони. Залепи товарищам уши,

Воск размягчив медосладкий, чтоб их ни один не услышал

Спутник. А если ты сам пожелаешь, то можешь послушать.
Пусть лишь товарищи, руки и ноги связав тебе крепко,

Стоя привяжут концами тебя к основанию мачты,

Чтоб наслаждаться ты мог, обеим внимая сиренам.

Если ж ты станешь просить и себя развязать им прикажешь,

Пусть они еще больше ремней на тебя намотают."

Гомер "Одиссея" (перевод — В.Вересаева)
Песнь двенадцатая, 39-54. (214: XII, 39-54)

Из этого краткого наставления Кирки, а также непосредственно из рассказа Одиссея (214: XII, 156-200) мы узнаём, что сирены — это некие существа, обитающие на острове. На прекрасном лугу, усеянном костями несчастных жертв, они поют свои песни, которым ни один смертный не может противостоять. Сирен две (характеризуя их, Гомер употребляет двойственное число), их внешний вид загадка, но в рассказе о них, возможно, автор не преминул бы упомянуть о специфических чертах внешности, таких как птичья нижняя половина. Каким образом они умерщвляют и умерщвляют ли вообще спутников, очарованных их песней, тоже остаётся невыясненным.

К какому времени не относить составление гомеровских поэм, мы сталкиваемся с проблемой того, что визуальный образ сирен и их литературное рождение не совпадают. Они происходят, похоже, из разных источников и сложились в разное время.

Подводя итоги многовековой традиции комментариев Гомера и многовековым же спорам относительно того насколько реальна география путешествий Одиссея, Страбон в своей «Географии» замечает относительно местоположения острова сирен, что какое место не называй обиталищем этих существ, то во всяком случае любое из них не выйдет за пределы Италии и Сицилии (189: I. 2. 12-13; с.29). Искать, тем не менее, источники легенд о сиренах, к западу от Греции не стоит. Похоже на то, что сирены, правда, непонятно с какими функциями и в каком облике, входили в околорелигиозный комплекс представлений ещё в крито-микенский период истории Греции. Визуальный же их образ, как и множества других миксантропичных существ из древнегреческой мифологии, пришёл из Азии. По всей видимости, основная роль в создании образа полуженщины-полуптицы сложился в Урарту или, что более вероятно, в Новохеттском Царстве (краткий обзор библиографии обеих гипотез — 523: p.84-85). В VII веке существа, часто идентифицируемые как сирены или гарпии начинают появляться на греческой керамике, причём не всегда это женщины. С VI века до н.э. существа с птичьим телом и женской головой появляются на керамических изделиях в сюжете, который можно безошибочно идентифицировать как встречу Одиссея и сирен (245: p.17-18).

Даже в ранних источниках, таких как Гомер, сирены безусловно являются смертельно опасными для путешественников, проплывающих мимо, но связь этих существ со смертью и потусторонним миром, по-видимому, ещё более тесная. Сирены нередко изображались на античных надгробиях. Как известно, на надгробии Софокла тоже была изображена сирена. Не исключено, что сирены воспринимались как проводники в подземный мир, а их пение может отождествляться с погребальной песню, как в «Елене» Эврипида (525: II, 168-178). Там же их называют «детьми Геи» (земли), хотя, скорее, в переносном значении, что даёт ещё большие основания считать сирен — существами хтонического происхождения и связанными с подземным миром. С V века до н.э. сиренам часто даётся эвфемистический синоним Keledones, то есть «Умиротворяющие» (245: p.19).

Сирены, как существа, связанные со смертью, явно внушали страх. Тем более любопытным выглядит помещение Платоном в «Государстве» именно сирен на круги веретена богини Ананке (Рок, Необходимость):

Сверху на каждом из кругов веретена восседает по Сирене; вращаясь вместе с ними, каждая из них издает только один звук, всегда той же высоты. Из всех звуков — а их восемь — получается стройное созвучие.

Платон, Государство, 617, b (527: с.488)

Хотя их роль, учитывая всю трагедийность отношений с судьбой в древнегреческой философии, нельзя назвать такой уж положительной, да и традиционные соседи Ананке — Эринии и Мойры также не располагают к весёлым размышлениям.

В Диалоге о количестве Муз в «Застольных беседах», Плутарх даёт неординарное прочтение этого эпизода у Платона, так как действительно кажется логичным поначалу, что на кругах веретена должны располагаться именно Музы:

Не имеет разумного основания страх перед гомеровскими Сиренами, {123} о которых говорит Платон в своем иносказании: здесь песенная сила {124} Сирен знаменует не гибель человека, а пробуждение в уходящих отсель и блуждающих после кончины душах любви [e] к небесному и божественному и забвение смертного: очарованные пением, они радостно влекутся к нему и следуют за ним. А к нам сюда доносится в словах только слабый отголосок той музыки и напоминает нашим душам о том, что было ранее. Но уши у большинства залеплены и замкнуты — не воском, а плотскими преградами и переживаниями. И только ту душу, которая благодаря природной одаренности воспринимает и вспоминает эту музыку, охватывает чувство, не отличающееся от исступленной любви, и она страстно желает, но не может уйти, освободившись от тела. Не [f] во всем я могу с Платоном согласиться; но думаю, что, называя оси космических сфер веретенами и прялками говорит о своем посещении Сирен.

Плутарх Застольные беседы IX, 14. 6 (528: с.175)

Их связь с Персефоной не менее примечательна. В основном, она появляется в источниках более позднего происхождения, где мотив превращения сирен из дев в полуптиц объясняется либо тем, что сирены не помогли Персефоне, когда её похищал Аид (261: 141; с.173), либо тем же, что они сами попросили превратить их в птиц, чтобы им было легче разыскивать подругу (526: II, 84). У Овидия в «Метаморфозах» превращение происходит как бы само по себе:

                              "...Но у вас, Ахелоевы дочери, птичьи

Перья и ноги зачем? Ведь раньше вы девами были!

Иль оттого, что, когда собирала цветы Прозерпина^*

      Вешние, были вы с ней, сирены ученые, вместе?

После по миру всему ее вы напрасно искали,

И чтобы даже моря про вашу узнали заботу,

Вскоре над зыбью морской на крыльях-веслах держаться

Вы пожелали, и к вам божества благосклонность явили:

      Руки и ноги у вас вдруг желтыми стали от перьев!

Но чтобы пение их, на усладу рожденное слуху,

Чтобы подобная речь в даровитых устах не пропала,

Девичьи лица у них, человечий по-прежнему голос..."

Овидий "Метаморфозы". Книга 5, 552-563 (213: V, 552-563)

Описание сирен и их превращения у Овидия внушает жалость и сочувствие к сиренам. Ещё больше в этом смысле постаралась поздняя мифография, в которой становится обычной информация о том, что сиренам предназначено погибнуть, если кому-либо удастся проплыть мимо них невредимым, а это, как всем было известно, было успешно осуществлено Одиссеем:

Сирены, дочери реки Ахелоя и музы Мельпомены, после похищения Прозерпины блуждали и пришли в землю Апполона, где по воле Цереры стали пернатыми за то, что не помогли Прозерпине. Им было предсказано, что они проживут столько, сколько ни один смертный, слышавший, как они поют, не проплывёт мимо. Гибель им принёс Улисс: ведь он благодаря своей уловке проплыл мимо скал, на которых они жили, они бросились в море. От них это место стало называться Сиренидами. Оно находится между Сицилеией и Италией.

Гигин Мифы, 141 (261: 141; с.173-174)

Эпитома^* к Псевдо-Аполлодору приводит не только легенду о смерти сирен, но и указывает традиционные инструменты, с которыми те начали появляться уже примерно в V веке до н.э., а значит у них появились и руки. Как видно, более поздняя традиция склонна описывать их не как птиц с головами женщин, а имеющих, как правило, хотя бы женские плечи и руки или, как в данном случае, даже торс:

После этого Одиссей вернулся к Кирке, и она проводила его в дальнейшее плавание. В пути ему вскоре довелось проплывать мимо острова Сирен. Сирены происходили от Ахелоя и Мельпомены, одной из Муз: звали Сирен Пейсиноя, Аглаопа и Телксиепия. Одна из Сирен играла на кифаре, другая пела, третья играла на флейте: так Сирены завлекали к себе проплывающих мимо моряков. (19) Начиная с бедер они имели тело птицы. Проплывая мимо них, Одиссей захотел услышать их пение. По совету Кирки он заткнул воском уши своих спутников, себя же приказал привязать к мачте. Зачарованный Сиренами, призывавшими его остаться с ними, Одиссей стал просить своих спутников, чтобы они его отвязали, но те еще крепче связывали его, и он проплыл мимо Сирен. Между тем Сиренам было некогда предсказано, что они скончаются, если какое-нибудь судно проплывет, минуя их. Так они и скончались.

Эпитома к «Мифологической библиотеке» Аполлодора (212: VII. 18-19)

История донесла до нас довольно много имён сирен, причём, тела несчастных после смерти от встречи с Одиссеей оказались так популярны и их так разнесло по Средиземному морю, что это породило немало эпонимических легенд о происхождении названий различных населённых пунктов. Самая известная, конечно, — о происхождении названия Неаполя. Уже Страбон передаёт, что в Неаполе, вернее соседней Партенопее, ставшей затем частью Неаполя, хотя уже в его время это был один город, показывают могилу Партенопеи (189: I. 2. 13; с.29). По преданию, Партенопеей звали одну из сирен, которая, как и все они, погибла после того, как мимо невредимым проплыл Одиссей и при этом услышал их песню, а затем её тело прибило к берегу будущего города. Другие же куда менее известны, как Ликоза (от сирены Лейкозии), что в Салерно, другие же не существуют в наши дни.

С сиренами встречался не только Одиссей. Ещё одна известная встреча сирен с героями мифов состоялась во время путешествия аргонавтов. О ней рассказывает в своей поэме автор III века до н.э. Аполлоний Родосский:

"Ветр легковейный помчал их корабль. Скоро остров прекрасный

Увидали цветущий они, на котором певучий

Сонм Сирен, дочерей Ахелоя, приятною песней

Слух людской чаруя, губил всех, бросавших причала.

Их Ахелою, в брак с ним вступив, родила Терпсихора,

Милая ликом, одна из Муз. Они тешили раньше

Мощную дщерь Део, тогда еще чистую деву,

Песнью согласной. Одной половиною тела пернатых

Напоминали они, а другой были с девами схожи.

Где подзорный холм и чудесная гавань, в засаде

Там поместясь, они очень многих возврата лишили

Сладкого, их изведя изнурением, Не обинуясь,

И для героев они нежный издали голос. Герои

С корабля на берег не прочь были сбросить причала.

Если бы сын Эагра Орфей Фракийский, поспешно

Напрягая рукой своей Бистонийскую лиру,

Быстро несущейся песни своей бурных звуков не издал,

Дабы у всех уши были его оглушаемы песнью.

И форминга его голос дев заглушила собою.

Вместе же с тем и Зефир мчал корабль и шумливые волны,

Что поднимались с кормы. Девы ж голос неясный вслед слали.

Но славный сын Телеонта, один из друзей прочих сонма.

Спрыгнуть успел все ж с скамьи гладко стесанной в моря пучину,

Бут, чей дух пленен был Сирен гласом нежно-звучащим,

И дабы на берег выйти, поплыл по волнам темно-цветным.

О, неразумный! Ведь девы его бы возврата лишили, —

Но тут царица Эрика его пожалела, Киприда,

И извлекла из волн еще во время, и сохранила,

Благосклонность явив, дабы жил в Лилибее он горном.

Скорбью томясь, дев Сирен минова, шли во след еще горшим

Мужи-герои препонам судов на распутии моря."

Аполлоний Родосский "Аргонавтика" IV.893-923 (218: с.255,257)

Может показаться странным, что аргонавтов, путешествующих из Колхиды в Фессалию в Северной Греции, занесло аж в Тирренское море, но, видимо, это был путь настоящих героев в те времена, так как можно и нужно вспомнить в данном случае Одиссея, который также возвращался практически через те же края из малоазийской Трои, пусть и имея конечным пунктом остров несуществующий, то есть Итаку.

Возможной проблемой для позднего читателя могло бы быть то, что аргонавты, получается, не только безопасно проплыли мимо сирен, но и сирены не бросились в море, но здесь Аполлоний разумно выкрутился, сделав Орфея настолько голосистым, что аргонавты, кроме Бута, который всё-таки что-то уловил и послушно поддался песне сирен, пернатых не услышали, а значит и сиренам ничего не грозит.

Впрочем, сирены не ограничились ролью неудачниц и всё-таки даже в античных источниках у них есть достаточно известные жертвы. Так, в крайне сложной для понимания уже для современников «Александре» Ликофрона, сирены называются «погубившими кентавров» (526: 670).

Происхождение сирен уже очень рано начали связывать с Музами, а их самих называть дочерьми Муз. Правда, в вопросе материнства авторы не находили согласия, называя то Мельпомену, то Терпсихору, то Стеропу, которая музой не была, зато была женой отца сирен относительно которого, в полном противоречии с человеческой практикой, споров никаких не было. Им считался речной бог Ахелой. Впрочем, это не мешало родителям и чадам соперничать в искусстве песни, а победителям жестоко наказывать побеждённых:

В Коронее имеются следующие замечательные памятники: на городской площади находится алтарь Гермеса Эпимелия (Хранителя стад), а также — алтарь Ветров. Далее немного ниже, есть храм Геры со старинной статуей, работы фиванца Пифодора. На руке у неё сирены. Говорят, что дочери Ахелоя, по совету Геры, вступили в соревнование с Музами по пению. Музы победили и, ощипав перья сирен, говорят, сделали из них себе венки.

Павсаний Описание Эллады IX, 34, 2-3 (139: Т.2., с.225)

В римских источниках уже заметно, что в это время сирены потеряли свою связь с религиозной практикой, став небылицей, сказкой былых времён и способом показать свою учёность и начитанность. Они стали декоративной фигурой. Но сначала ранняя христианская литература, а затем Средневековье переинтерпретировали образ этих существ и подарили им новую, совершенно непохожую на прежнюю жизнь.

II. Средние Века

История сирен в Средние Века принадлежит к одним из самых увлекательных страниц истории фантастических существ. За этот период времени, сирены приобрели два новых широко распространённых облика и если первый, изображение сирены в виде крылатой змеи ушёл в небытие с традицией бестиариев, где, в основном это существо и упоминалось, то второй — представление сирены в виде наполовину девы наполовину рыбы настолько прижилось в Европе, что и до сих пор его следы видны в культуре и языках народов Европы. Если первое превращение выглядело скорее интересной переводческой интерпретацией, которую использовали затем средневековые популярные авторы и которая упоминалась в довольно узком круге литературы, то второе, отождествление и сближение образов сирены и русалки, стало поистине всенародным и теперь с позиции нынешнего века, история образа сирены-русалки в Средние Века становится необычайно запутанной и сложной.

1. Сирены и христианство

В греческом переводе Ветхого Завета известном как Семптуагинта сирены упоминаются семь раз. Этот перевод Ветхого Завета на греческий язык, одна из самых известных переводческих работ Древнего мира, был осуществлён иудеями египетской Александрии в III веке до н.э. Только в одном случае в тексте Септуагинты имеются ввиду классические сирены — в 4 книге Маккавеев, где данный случай хорошо объясним, так как книга была написана довольно поздно, притом на литературном греческом языке (245: p.25). В остальных же случаях переводчики употребляли «сирены», переводя еврейское ya’ănăh, в основном значившее «страус» или thennim, что значило «шакал» или «дикая собака» (245: p.25). В латинском же переводе Библии, Вульгате, имя «сирены» встречается всего лишь один раз, в книге Исаии (13.22). Автор Вульгаты, Иероним Стридонский (340 – 420), перевёл еврейское thennim, что значило «шакал» или «дикая собака» (245: p.25), как «сирены». Объясняя свой перевод, Иероним описал сирен как неких змей с крыльями. Довольно сложно объяснить, почему Иероним, несомненно, знакомый с мифом о сиренах, перевёл это слово таким образом.

Иеронимово объяснение в дальнейшем породило представление о сиренах, как о крылатых змеях, о чём рассказано в отдельной статье.

Первая же интерпретация образа сирен в христианской духе существовала уже до Иеронима и находилась в «Физиологе», анонимном памятнике созданном приблизительно во II-III веках н.э., скорее всего в египетской Александрии:

«Пророк Исая говорит: сирены и демоницы будут плясать в Вавилоне, и ежи и онокентавры поселятся в домах его. Физиолог исследовал природу каждого. Сирены, пишет он, это смертоносные создания, которые от головы и до пупка облик человечий имеют, а нижнюю часть до ног как у птиц. Они музыкальные мелодии и сладкозвучнейшие песни распевают и по причине их приятного голоса, они, издалека услышанные мореплавателями, возбуждают их и к себе зовут, своей необыкновенной стройностью пения привлекают их слух, пленяют их разум и погружают их в сон. После того, как увидят их крепко спящими, тотчас устремляются к ним и терзают их плоть и так, убедительностью своего голоса несведущих и неразумных людей обманывают и умерщвляют. Так же и те обманываются, кто веселью торжественных шествий, театральных представлений и удовольствиям предаётся, то есть комедиями, трагедиями, а также различным музыкальными мелодиями прельщаются, и как бы живости разума лишаются и погружаются в глубокий сон и тут же становятся желанной добычей вражеской силы».

«Физиолог», О сиренах и онокентаврах. (253: p.10).

Хотя история о сиренах, рассказанная здесь и выглядит достаточно традиционной, в ней немало нового. То, что сирены сами убивают своих жертв, а также погружают людей в сон совершенно неизвестно античной литературе кроме сообщения Плиния, который приводит очень нетипичные сведения об этих существах со ссылкой на Динона Колофонского (IV век до н.э.), писавшего о Персии и продолжавшего «Персику» Ктесия. Плиний хоть и считает этих существ вымышленными, однако сообщает, что сирен много и живут они в Индии, зачаровывая людей своими песнями и затем разрывая их на части (112: X. LXX; Vol.3, p.380).

В аллегорическом смысле, история, рассказанная в «Физиологе» — одна из самых прозрачных. Толкование сирен как дьявольских искушающих сил оказалось удачным и затем широко использовалось и разрабатывалось в христианской литературе.

В сочинениях отцов церкви сирена стала символом дьявольского искушения, распутства и соблазнения. В связи с сиренами часто вспоминали и Одиссея, которому удалось уйти от них невредимым, причём в Средние Века считали, что именно из-за этого сирены и погибли. Историю с аргонавтами и Орфеем в этой связи, кажется, не вспоминали. Одиссей стал со временем фигурой, которая олицетворяла мудрость и способность противостоять искушению. Амвросий Медиоланский (IV век) развивал эту идею, сравнивая море с миром, Одиссея — с душой человеческой, а мачту, к которой он был привязан — с крестом, на котором был распят Иисус (253: p.9).

Интересную интерпретацию сирен мы встречаем у африканского автора Фульгенция (V век), в котором сирены превращаются в чистый символ, символ плотской любви, которая лишает разума, и которой противопоставляется Улисс, как воплощение стоической мудрости и хитроумия:

«Греки называют сирен “влекущими”, так как обольщение любви тремя способами к себе притягивает: либо песней, либо видом, либо привычкой. Ведь некоторых любят за привлекательный вид, с некоторыми сходятся по привычке (третьей причины в рукописях не сохранилось — прим.пер.). Спутники же Улисса проплыли мимо [сирен] с заткнутыми ушами, а сам он привязанным. Греки называют Улисса olonxenos, то есть «чужой всему», а так как мудрость всему на свете чужда, то Улисса называют хитроумнейшим. Они крылаты, потому что настроение влюблённых быстро меняется, ноги как у куриц, потому что страсть к наслаждению растрачивает всё, что есть и, наконец, сиренами их зовут греки, потому что «sirene» значит «влечь за собой».

Фабий Фульгенций Три книги мифологии (254: II. VIII; p.48-49).

Сирены, служащие аллегорией дьявольских сил, которые усыпляют бдительность человека и затем губят его душу широко проникли в средневековую литературу и прежде всего в бестиарии. Конечно, мы встречаем и вариации данной аллегории. Так, епископ Теобальд в начале XI века сравнивал сирен с людьми, которые говорят одно, а делают другое, славя праведность на людях и греша втайне, а примерно через сто лет Филипп Танский в длинном и запутанном объяснении сравнивал сирен с богатствами мира и тем, как они влияют на людей. Практически всегда двойная природа этих существ служила поводом для рассуждений и о двойной природе того, что они обозначают. Пожалуй самая распространённая интерпретация сирен в Средние Века связывала их с женщинами. Олицетворяли сирены грех страсти. В обществе, литература которого писалась в основном лицами дававшими обет девственности, особое отношение к женщинам неудивительно. И сирены особенно хорошо подходили для демонстрации опасностей страсти, прежде всего страсти половой, к женщине. Обычные атрибуты сирены, гребень и зеркало, считались символами проституток, хотя генетически эти атрибуты восходят к иконографии Венеры в античности. Сирена всегда изображалась и часто описывалась в христианском искусстве и литературе с распущенными волосами. Это также символ распущенности.

Однако в Раннее Средневековье мы встречаем и другое направление, которое стремится скорее не к символизации, а к рационализации образа сирен. Комментатор Вергилия IV века Мавр Сервий Гонорат кроме распространённых известий о сиренах, рассказывает и то, кем они были на самом деле:

«По рассказам сирен было трое, частью девы, а частью птицы, дочери реки Ахелоя и нимфы Каллиопы. Из них одна пела, другая играла на флейте, а третья на лире и сначала они жили возле Пелориды^*, а затем на острове Капрея^* и завлекали своим пением и приводили к крушениям кораблей. На самом же деле они были проститутками, которые доводили до разорения проплывающих мимо, откуда пошли выдумки о кораблекрушениях. Их избежал Улисс и довёл их до погибели».

Мавр Сервий Гонорат Комментарии на "Энеиду" Вергилия (255: V. 864)

Исидор Севильский не только поддержал эту идею в своих «Этимологиях», но и продолжил демифологизацию образа эти существ:

«Говорят, что сирен было трое – частью девы, а частью птицы. Одна из них пела, вторая играла на флейте, а третья на лире. Они заманивали мореплавателей своим пением и так устраивали кораблекрушения. На самом же деле они были проститутками, которые доводили до разорения проплывающих мимо, откуда пошли выдумки о кораблекрушениях. Крылья же и когти имеют, потому что любовь и летает, и ранит. Говорят также и что они на волнах пребывают, так как волны Венеру породили».

Исидор Севильский «Этимологии» (88: XI. III. 30-32)

Севильский епископ, судя по всему, не рассматривал серьёзно идею о том, что сирены были обычными людьми и, собственно, не обладали ничем таким, чем награждала их классическая мифология. Сирены помещены Исидором в XI книгу «Этимологий», которая посвящена человеку, но помещены в особый раздел, который называется «О чудовищах». Основная часть «Этимологий» обладает довольно стройной и ясной компоновкой. В первых книгах «Этимологий» Исидор даёт основы необходимого курса знаний, который имеет много общего с «семью свободными искусствами» — предметами, являвшимися вводными и основными для каждого образованного человека в Средние Века. Начиная с шестой книги «Этимологий» Исидор повествует о Боге и ангелах, церкви и сектах, языках и народах, 11 книгу посвящает человеку, 12 — животному миру и далее переходит уже к миру природному. Книги Исидора подчиняются общей схеме вертикального повествования — от высшего, Бога, до низшего — его творений, от более совершенных — к менее совершенным. Раздел «О чудовищах» хотя и находится в книге, посвящённой человеку, но является последним в ней и ближайшим к книге о животных. Исидор поместил туда наиболее сомнительных существ с точки зрения принадлежности их к человеческому роду. Туда в основном попали различные чудовищные народы из античных произведений и различные существа из классической мифологии: кентавры, сирены, Сцилла, Гидра, Цербер и др. Надо сказать, что Исидор был единственным, кто относил сирен хотя бы к чудовищам. В дальнейшем они молчаливо рассматривались в качестве животных, хотя при этом широко повторялась информация о том, что сирены были проститутками.

В дальнейшем бестиарии, формируясь в основном под влиянием Исидора и «Физиолога», послушно повторяли информацию обоих, пытаясь по мере сир сочетать несочетаемое, и история сирен, пожалуй, так бы благополучно, предсказуемо и скучно продолжалась, если бы их образ удивительным образом не начал меняться, приобретая новые черты.

2. Сирена с рыбьим хвостом

Впервые сирены появляются в таком облике в сочинении «Книга чудовищ» (Liber monstrorum):

«Сирены — это морские девы, которые вводят в обман мореплавателей прекраснейшим обликом и прелестным пением. От головы до пупка они подобны девам. Однако имеют покрытый чешуёй рыбий хвост, который всегда скрыт в воде».

Книга Чудовищ (256: I.VI; p.262).

Сочинение это анонимное, хотя в последнее время его создание часто и не без оснований приписывают Альдхельму из Мальмсберри, умершему в 709 или 710 году (257: p.94-104).

У нас нет оснований утверждать, что автор изобразил сирен в таком виде ненамеренно либо вследствие ошибки. Наоборот, автор как будто специально старается выпятить ту черту сирен, что роднит их с рыбами. Рассказывая о Сцилле, он пишет:

«Сцилла — это наивраждебнейшее мореплавателям чудовище, которое, как говорят, в проливе, что течёт между Итлией и Сицилией. У неё женская голова и грудь, как у сирены, но живот как у волчицы и дельфиний хвост. Но разъединяет природы сирен и Сциллы то, что первые завлекают моряков смертоносным пением, а вторая же силой, вооружёная морским псами (тюленями?), как говорят, разрушает корабли».

Книга Чудовищ (256: I.XVIII; p.70).

Итак, для нашего автора Сцилла и сирены обладают схожей внешностью, видимо, в том, что касается хвоста, и кроме того, и те и другие чудовища губят моряков. Но это ещё не давало возможности создателю «Книги чудовищ» изобразить сирен с рыбьим хвостом.

Это первый зафиксированный случай того, что сирены, мифическое миксантропическое существо со сложившимся, пусть и с вариациями, описанием и достаточно устойчивой изобразительной традицией, начали менять свой внешний вид в средневековых описаниях и в итоге они ассоциируются сегодня именно с наполовину женщинами и наполовину рыбами.

Закономерны вопросы: почему облик сирен столь изменился в Средние Века? Каковы предпосылки для этих изменений? Возможно, мы даже поставим вопрос шире и посмотрим были ли такие прецеденты и раньше и были ли предпосылки, в античной культуре, либо в тех, в германской и кельтской, для подобного изображения сирены. К нашему счастью средневековые авторы оставили нам недвусмысленные указание на то, с каким существом путали сирен, а кроме того изобразительная и письменная традиция дают некоторую пищу для размышлений.

В античности сирены практически всегда изображались в виде птиц с женской головой, иногда туловищем. Их образ пришёл, видимо, с востока, на что указывает и возможная этимология слова и гибридный облик. Они рассматривались как вестники смерти, как души умерших и могли отождествляться с керами — греческими индивидуальными демонами смерти. Изображение душ умерших в виде птиц было известно в Египте (258: p.180). Можно вспомнить и средневековую литературу. Например в «Плавании святого Брандана», произведении впитавшем в себя множество кельтских поверий, естественно, заметно христианизированных, можно вспомнить эпизод встречи святого с белыми птицами, одна из которых рассказывает ему, что эти птица — «из сонма павшего в стародавние времена воинства», видимо, ангелов, которые хоть и не несут наказания, но вынуждены скитаться по миру, «подобно другим блуждающим духам» (195: с.44). Таким образом, их природа, сочетающая в себе птицу и человека, видимо, была изначальной и в таком или близком ему виду пришла в Древнюю Грецию. Литература практически не знала разногласий в изображении облика сирен. В изобразительном искусстве античности сирены могут изображаться в различных стилистиках, но их основные черты остаются неизменными. Сирены изображаемые по-другому принадлежат к ошибкам и вряд ли намеренны. Известно как минимум два античных изображения в которых заметна путаница между сиренами и тритонидами — тритонами женского пола (245: p.29). Последних, надо сказать, довольно часто видят в качестве фактора превращения сирен в полурыб (113: p.167). На это указывают очень частые изображения двухвостой сирены в Средние Века. Именно так в античности часто изображали тритонов. С тритонами сирен роднит и место обитания — море. Подобные изображения сирен (или русалок) нередки в романском и готическом искусстве, особенно часто появляясь на капителях колонн церквей (этот вопрос более подробно обсуждается ниже). Имеется и довольно ранние средневековые изображения миксантропичных существ, полулюдей-полурыб с двумя хвостами, например изображение на одном из пиктских камней, датируемое VIII веком (259: p.50), надёжно отождествить его с тритоном, русалкой или сиреной, видимо, невозможно. Однако с двумя хвостами в античности изображались не только тритоны.

3. Сирена и Скилла

В античности сирены и Сцилла были некоторым образом связаны. Местопребывание сирен находилось, по античным сообщениям, неподалёку от Мессинского пролива, где традиционно, считалось, находились Сцилла и Харибда. Это давало возможность иногда упоминать их вместе, когда речь шла об одном из персонажей.

Миф о Сцилле претерпевал со временем некоторые изменения. Если для Гомера и писателей Древней Греции Сцилла была рождена чудовищем с двенадцатью ногами и шестью головами, то в дальнейшем, уже в эллинистической Греции, этот образ был более вариативным. Сцилла стала нимфой, которую превратили в чудовище, по разным известиям то ли из-за ревности Кирки, то ли из-за безответной любви к ней Посейдона. В классическом искусстве Скилла, тем не менее, часто изображалась как дева с завитыми кольцами хвостом, заканчивающимся плавником. Возможно, что на это повлияла этрусская традиция, где Скилла традиционно изображалась с двумя рыбьими хвостами (245: p.29). В античной литературе, можно вспомнить Гигина, который несколько раз по-разному описал Сциллу, видимо, основываясь на различных традициях её изображения и так и не определился какая же у неё нижняя половина — рыбья или песья (261: СXXV, CLI; с.153-154, 183). Так или иначе, у сирен уже в античности был сосед, который изображался похожим образом на то, какими их стали изображать в Средние Века. Впрочем, нас интересует не столько литературная и изобразительная традиция античности сами по себе, столько то, насколько они могли попасть в Средние Века и повлиять на преображение облика сирены. Такая традиция существует и в Средневековье, но, скорее всего, её следует рассматривать как продолжение античной, так как она постепенно затухает со временем. Здесь мы опять обратимся к Иерониму Стридонскому. В комментариях к 43 главе книги Исаии, где в Септуагинте встречаются сирены, а в еврейском тексте всё то же thennim, он пишет:

«Только Теодот^* назвал thannim, как на еврейском написано, «драконами», остальные же перевели, как «сирены» — чудовищные животные, которые сладкозвучной и смертоносной песней моряков отправляли на растерзание псам Сциллы».

Иероним Стридонский. Комментарии на пророка Исаию (236: XII. 43. 16-17)

Для нас это замечание интересно вдвойне. Из текста можно сделать вывод, что сирены сами не губили никого и не устраивали кораблекрушения, а, отвлекая моряков, заставляли их плыть к Сцилле. Во-вторых, Сцилла и сирены здесь явно связаны не только местонахождением, а и общей целью, причём налицо разделение труда.

В VI веке брат Исидора Севильского, Леандр, предупреждал монашек избегать сирен, то есть мирянок, которые своей смертельной песней, то есть расписыванием прелестей мирской жизни, могут сбить их с курса и они могут разбиться о скалу Сциллы либо попасть в водоворот Харибды (245: P.29, q.98).

Сирены и Сцилла соседствуют на страницах «Этимологий», хотя Исидор не пишет о рыбьем хвосте Сциллы. Наконец, в этот ряд можно поставить и «Книгу чудовищ», где автор отождествил их внешности, чего раньше не наблюдалось, и, в отличие от Иеронима, заявил, что и сирены и Сцилла губят мореплавателей самостоятельно, что более согласовалось с античной традицией. К ней примыкает и описание Сциллы у нашего автора — оно основывается на описании Сциллы в «Энеиде» Вергилия (275: III. 425-428), поэта, которого автор «Книги чудовищ», как и Альдхельм, хорошо знал и часто цитировал. Но сирен «Книга чудовищ» описывает совсем непохожим на античную традицию образом. Отсюда закономерным кажется вопрос: повлиял ли образ Сциллы на изображение сирен в «Книге чудовищ», либо автор ориентировался на уже какую-то существующую традицию изображения сирен или существ, которых с ними отождествляли, в виде девушек с рыбьими хвостами? Упоминание сирен и Сциллы вместе, схожесть их функций, обитание обоих существ в море — всё это могло разумеется повлиять и на то, что сирены в «Книге чудовищ» могли перенять и некоторые черты внешности Сциллы. Точно так же образ Сциллы мог определённым образом влиять на изображение сирен в Средние Века, но влияние это, видимо, сыграло скромную роль. Античная изобразительная традиция была гораздо меньше известна на севере Европы, в Британии, северной части Франции, где, видимо, и появился новый облик сирен, поэтому образ Сциллы мог влиять на их изображения, скорее всего, только через литературу и это влияние со временем затухало хотя, возможно, сыграло свою роль в «Книге чудовищ».

Таким образом Сцилла будучи связанной в литературной традиции античности и Средневековья с сиренами, могла повлиять на изображение последних в виду полурыб, но мы не находим достаточно убедительных для этого исторических сведений. В иконографии мы напротив, встречаем некоторые свидетельства того, что на образ сирен могли, по крайней мере иногда, переноситься некоторые черты облика Сциллы. Об этом ниже.

4. Сирены и русалки

Сразу оговорим, во избежание путаницы, употребление здесь слова «русалка». Оно ни в коем случае не соотносится с «русалками» славянского фольклора, а всего лишь вызвано тем, что более адекватного перевода английского «mermaid» на русский нет. Слово «русалка» тут употребляется именно в этом смысле.

Германская и кельтская низшая мифология знают множество существ, живущих в воде, и огромное количество историй с ними связанных. Но трудность в нашем случае заключается в том, что сведения эти принадлежат к фольклору и их происхождение и особенно время создания трудно определить. Фольклорные элементы часты в средневековых сочинениях, но часто плохо выделяемы, а в нашем случае, и подавно. Специальные разыскания в области фольклора начинаются в XVII-XVIII веках, что нас никоим образом не может удовлетворить. Хотя нельзя отрицать большую древность многих историй о русалках, но в том случае, когда нужна относительная хронологическая точность, они могут служить нам лишь как подспорье, но основой быть не могут. Сложно даже говорить об относительной, внутренней хронологии легенд о русалках. Практически невозможно сказать как они изображались первоначально, антропоморфными либо миксантропичными существами, имели ли рыбий хвост, либо изображались как люди, покрытые чешуёй и имеющие перепонки между пальцами. Иногда источники вовсе не описывают облик русалок, иногда это антропоморфные гигантские существа, как в сообщении ирландских «Анналах четырёх мастеров», но в основном выглядят они либо девами-рыбами, либо обладают почти человеческим обликом.

Скорее всего, с самого раннего времени не существовало единства в их изображении, и дело здесь не только в локальных легендах, которые могли развиваться оторвано от прочих, а в том, что одновременно складывались легенды о разных существах. Иногда очень трудно отделить легенды о русалках от легенд о «морском народе», никсах, даже о шелки. Существует масса локальных легенд о таких существах, имеются различные наименования их.

Вернёмся рассказу о сиренах в «Книге чудовищ» и повторим его в виду особенной его важности:

«Сирены — это морские девы, которые вводят в обман мореплавателей прекраснейшим обликом и прелестным пением. От головы до пупка они подобны девам. Однако имеют покрытый чешуёй рыбий хвост, который всегда скрыт в воде».

Книга Чудовищ (256: I.VI; p.262).

Интересно, что автор говорит о сиренах, как о «морских девах» (marinae puellae). Жюль де Ксивре, первый издатель «Книги чудовищ», считал, что выражение «морские девы» является парафразом к «морским монстрам» из «Науки любви» (252: с.109) Овидия (220: p.26). Но более вероятен другой источник этого определения. Учитывая, что создание «Книги чудовищ» относят именно в англосаксонской традиции, возможно, что определение сирен — «морские девы» восходит к древнеанглийскому языку. Современное английское название русалки — mermaid, зафиксировано, кажется, только в среднеанглийском языке, что давало иногда возможность считать, что первый корень «mer» (море) — французский. Существует также утверждение, что слово mermaid восходит к англосаксонскому meer-maegden, что значило «озёрная дева» (262: p.56). Основной на сегодняшний день словарь древнеанглийского языка вообще не знает слова meer, зато знает mere — море (263: p.679). Одним из значений этого слова также является и «озеро». Крайне интересно, что до нас дошёл также и древнеанглийский перевод латинского слова sirena. Для англосаксонского периода в истории Британии вообще не характерно то противопоставление латыни и народных языков, которое присутствует на континенте. До нас дошла довольно обширная и разнообразная литература на древнеанглийском языке. При этом на Британских островах широко использовалась и латынь, что делало актуальным для образованной части общества проблему перевода из одного языка в другой, особенно с латыни на родной язык британцев. Поэтому нередко в сохранившихся рукописях этого периода с латинскими произведениями встречаются глоссы, которые поясняют и переводят на древнеанглийский сложные латинские слова и словосочетания. Существуют и отдельные глоссарии. Так в одном глоссарии X века форма родительного падежа множественного числа латинского sirena (sirenarum) даётся как meremennena (264: p.37). Автор X века Биртферт в произведении «Энхидрион» широко использовал произведения Альдхельма (возможного автора «Книги чудовищ»), а кроме того, по-видимому, сохранял все древнеанглийские глоссы. Так, используя пассажи из Альдхельмова «De Virginitate» (О девственности) (266: I. XL; p.292), где упоминаются сирены, он оставил и глоссу к сиренам — meremen (264: p.36). Словарь Босворта и Толлера даёт две словарные записи для сирены: meremenen и meremen[n] (263: p.680). Однако слово это определённо составное. Если первый корень — mere — мы уже знаем и значит он, скорее всего, «море», то второй — menen или menn до сих пор нам незнаком, но и он не оставляет больших сложностей. Скорее всего он значит «служанка», «рабыня», возможно, вообще «лицо женского пола», сродни современному английскому maid (263: p.678; 267: p.635). Таким образом перед нами всё та же «морская дева». Мы так и не нашли упоминаний в англосаксонской литературе слова mere-maegden. Вполне возможно, что в это время в качестве не только перевода слова «сирена», а и обозначая существ, «морских дев», близких современным русалкам, бытовало слово meremenen (сродни современному голландскому названию русалки — meermin). Как бы там ни было, такой перевод слова «сирена», возможно, зафиксированный уже у Альдхельма в прямом переводе на латинский язык, несомненно сближал «сирен», существ античной мифологии, о которой средневековые авторы узнавали из книг, и «морских дев», легенды о которых они узнавали с детства в повседневной жизни. Интересно заметить, что схожее слово, meremenni использовалось и в древневерхненемецком языке и также обозначало сирену, но значило и «Сциллу» (263: p.680)! Интересно заметить, что и мэрроу, ирландское название русалок, также восходит в конечном итоге к древнегэльскому «морские девы» (muir-oghe).

Таким образом, вполне возможно, что сближение образов «морских дев» и античных сирен имело место в англосаксонском обществе. Если признать это предположение, нам остаётся попробовать уяснить себе, на какой почве происходило это сближение, то есть, грубо говоря, какие основания того, что уже Альдхельм говорил о сиренах, как о морских девах, причём недвусмысленно описал их как русалок?

Средневековые авторы несомненно были знакомы с фольклором современным ему, сами они нередко были выходцами из простого народа и вырастали окружённые многочисленными поверьями о различных сверхъестественных существах. Получая необходимое образование, знакомясь с античной литературой и сочинениями тех же христианских авторов, они знакомились и с античной мифологией, часто недостаточно и могли в ней путаться, что показывает даже такой образованный автор как Исидор Севильский. Собственно, недостаточное знакомство с античной мифологией демонстрировали даже и ренессансные авторы, чего тогда стоит ожидать от авторов Раннего и Развитого Средневековья? Мифы о сиренах не бытовали в народной среде и поэтому средневековый автор мог знать о них только то, что читал в произведениях предшественников. В период античности миф о сиренах принадлежал к «разделяемому обществом знанию», то есть не был таким, о котором можно было узнать только из книг. Образ сирен широко использовался в изобразительном искусстве античности, на юге Италии существовал даже культ сирен. Каждый знал, что представляют собой сирены и мог безошибочно определить, что ей является, а что нет, так как их образ продолжал жить и развиваться полнокровной жизнью и являл собой сумму знаний, получаемым каждым в повседневной жизни. В Средневековье с античными образами, как уже говорилось, всё обстояло не так.

У автора «Книги чудовищ» имелись некоторые основания для такого отождествления. Сирены и есть «морские девы», так как место их обитания — море, но не плавающие, а летающие. Кроме того, сирен и русалок сближает, назовём его так, эротический элемент. Исследователи уже обращали внимание на то, что в сообщении автора «Книги чудовищ» упор сделан в первую очередь на «соблазнительность» сирен (253: p.11), что опять их сближает с русалками. Для классических сирен, предвестниц смерти и вообще со смертью тесно связанных, получить «соблазнительную» внешность можно было только пожалуй при известной романтизации этого образа. Такую тенденцию в античности можно проследить, но она не основная и встречается в основном только в поздней литературе (если исключить мифы, связанные с Персефоной). Но сама песня сирен и реакция слушателей на неё, особенно в описаниях христианских авторов, стала определённо приобретать эротические черты. Тенденция связывать сирен с распущенностью, страстью, половым влечением начала активно проявляться и позднеантичных и раннесредневековых писателей, которых мы уже вспоминали. С русалками было несколько иначе. Русалок ни в коем случае нельзя рассматривать как смертельных, губящих людей существ. Вернее, нельзя рассматривать эту черту русалок как основную. Значительное количество мифов о русалках могло рождать к ним отнюдь не отрицательные эмоции. В тоже время русалки рисуются обычно очень красивыми. В мифах о русалках вообще немало положительного для тех, кто их встречает: русалки могли соблазнять людей, могли с ними жить, рожать от них детей. Мы ещё увидим, как в более позднее время синкретизм образов русалки и сирены найдёт довольно причудливые воплощения, а оба образа начнут перенимать друг у друга черты.

Таким образом в «Книге чудовищ» сирены приобрели не только приятный голос, а и соблазнительную внешность, то есть их соблазнительность нашла теперь и визуальное воплощение. Сближение образов сирены и русалки у автора «Книги чудовищ» основывается таким образом не на визуальном образе сирены. Наоборот, учитывая некоторые общие признаки, автор перенёс на сирену один из распространённых визуальных образов русалки.

Такое отождествление, судя по всему, не было известно в романских странах Западной Европы ранее IX-X веков. Итальянский епископ Теобальд, написавший свой «Физиолог» в начале XI века, описывал сирен как женщин-полуптиц, хотя в более поздних рукописях этого произведения текст мог меняться в пользу полурыб (269: p.124). Это следует отнести к более поздней традиции, которая, судя по источникам, попала на континент не ранее начала XII века, хотя сама "Книга чудовищ" попала на континент гораздо раньше и, возможно, получила некоторое распространение. Но небольшое сочинение в Средние века не могло переделать под себя целую традицию, даже в таком незначительном вопросе. Мы уже говорили, что изображение сирен в виде женщин-полурыб попадает в Европу в начале XII века и довольно быстро становится общеизвестным. Каков источник такого быстрого распространения это традиции?

Видимо, его нужно искать прежде всего в тех этнокультурных и политических изменениях в Британии, которые произошли ещё во второй половине XI века и были вызваны т.н. нормандским завоеванием. Достаточно замкнутая, до некоторой степени обособленная от континентальной Европы Британия становится вовлечена в общеевропейскую историю. Усиливаются и культурные связи между островом и континентом. Трансляторами, познакомившими Европу с новым образом сирен, видимо, была нормандская интеллектуальная элита, которая жила в Англии либо тесно была с ней связана. Для управления страной после завоевания началась экспансия на Британский остров: нормандские графы ставились управлять страной, нормандские епископы получали епархии, рыцари получали лены^* — французская элита инкорпорировалась в англосаксонское общество. До некоторой степени потеснив его, она не могла не испытывать влияния на себе социального, политического, культурного и языкового опыта британцев. Для нас этот период наиболее важен тем, что в это время не только Британия вовлекается в общеевропейский культурный обмен, но и Европа более обогащается новыми знаниями, представлениями. Именно это тесное соприкосновение двух традиций, скорее всего и явилось началом новой европейской моды в изображении сирены. Здесь можно вспомнить одно из первых известных в этот период описаний сирены с рыбьим хвостом — у Филиппа Танского. Филипп очень хорошо подтверждает такое предположение. Сам, будучи выходцем из Нормандии, он имел покровителей при дворе Генриха I в лице его второй жены Аделаиды, которой посвящён его бестиарий (268: p.3-4). Его произведение написано на англо-нормандском диалекте (иногда его рассматривают как язык). Вполне вероятно, что именно через таких авторов на континент попадали и распространялись вместе с распространением рукописей известия о новом облике сирены. Характерен и тот факт, что в английском языке, несмотря на то, что Англия была родиной такого отождествления, слова «сирена» (siren) и русалка (mermaid) различаются. Но во всех романских языках и то, что мы подразумеваем под словом «сирена» и под словом «русалка» обозначаются словами производными от латинского sirena. О чём это говорит? Видимо, о том, что в романском фольклоре не было близкого русалке и настолько же широко распространённого существа, и когда этот образ попал в Европу, обогащённый новыми коннотациями, отягчённый появившейся связью с образом сирен, слово «сирена» вобрало в этих языках новый образ сирены, теперь смешанный с образом русалок германского и кельтского фольклора. «Старых сирен» и «новых сирен» различали, но разграничение становилось всё менее четким. Это слияние в литературе и изобразительном искусстве хорошо заметно и его можно наглядно продемонстрировать.

«Приращение» хвоста сиренам происходило постепенно. В начале XII века имеется несколько текстов, в которых сирены только начинают приобретать свой будущий вид. Пока это гибриды, которые сохранили пока все свои птичьи и человечьи черты, но уже приобрели рыбьи. «Бестиарий» Филиппа Танского, написанный предположительно около 1119 года является одним из самых первых примеров подобного рода:

Сирена живёт в море.

Её натура такова, что в шторм поёт,

В хорошую погоду плачет

Вид женщины имеет вниз, до пояса,

Но ноги сокола и рыбий хвост.

Для развлечения она

Чистым голосом и громким поёт,

Тогда же кормчий, что море бороздит

Про судно забывает и тут же засыпает.

Филипп Танский "Бестиарий" (268: 664-670)

Иллюстрации этого периода ещё более красноречивы. На одной миниатюре рукописи XII века видно, что хвост пока ещё только мешает сиренам, так что они вынуждены придерживать его рукой. Ещё один прекрасный пример того, как новая традиция наглядно вытесняла старую можно видеть на иллюстрации рукописи начала XIII столетия. Изображение сирены здесь иллюстрирует главу о сиренах в бестиарии, входящим в состав этой рукописи. К сожалению, мы ничего не можем сказать о тексте этой рукописи, так как он недоступен, но сама иллюстрация представляет большую наглядную ценность. На ней сирена изображена уже в новом своём облике, то есть с рыбьим хвостом. Но само её расположение на рисунке недвусмысленно говорит о том, что прототип нашего рисунка был другим и изображал сирену в виде птицы в каком облике она, видимо, куда органичнее бы смотрелась над кораблём. Автор иллюстрации, поменяв облик сирены на более современный и правильный по его мнению, не изменил композицию, в результате чего иллюстрация смотрится довольно нелепо.

Тексты также довольно показательны в этом смысле. В основном, бестиарии сохранили текст «Физиолога», где сирены изображались традиционно и добавляли только некоторые известия из Исидора. Но изменения в традиционном знании об облике сирен заставляли их переосмысливать его и добавлять новые черты, такие как рыбий хвост и некоторые другие. Приспособление к новому облику сирены проходило несколькими путями. Авторы либо просто заменяли птичьи черты на рыбьи, либо занимали примирительную позицию, стараясь не разрываться между давлением авторитета традиции, который удтверждал, что сирены имеют наполовину птичий облик и новой тенденцией в их изображении. Но существовали и тексты, которых, казалось, изменения не коснулись и вовсе.

Первый путь, простой замены птичьих черт на рыбьи, встречается достаточно широко, например, в бестиариях и, пожалуй, наиболее подходит для них, потому что текст бестиариев не предполагал большой самостоятельности и обычно содержал установленный и мало изменяемый текст. О консервативности этого произведения может судить и то, что сирены, поменяв облик, всё же оставались в большинстве случаев в разделах сочинения, посвящённым птицам. Насколько мало коснулись изменения текста в бестиариях читатель, например, может судить по данному тексту и сравнить его с сообщениями Исидора Севильского и «Физиолога»:

«Сказано у Исаии о Вавилоне: «Сирены будут обитать в домах увеселения его». Сирены — это морские животные своим упокоением смерть несущие. Сверху и до пупка у них вид как у женщины, нижняя же часть до ног как у рыбы. Они поют удивительно сладкозвучные песни и по причине их приятного голоса, они, издалека услышанные мореплавателями, возбуждают их и к себе зовут. Своей необыкновенной стройностью пения привлекают их слух, пленяют их разум и в сон погружают их. Тогда лишь, как увидят они, что моряки погружены в глубокий сон, устремляются к ним и терзают их плоть и так несведущих и неразумных людей обманывают и убивают. Так и те, кто удовольствиями нашего времени, процессиями и развлечениями представлений прельщаются, распущенные трагедиями и комедиями, как будто глубоким сном усыплены и становятся добычей врага. Сирен, как говорят, было трое, частью девы, а частью рыбы. Одна из них пела, вторая на играла флейте, а третья на лире. Они завлекали к себе своим пением моряков и тем устраивали кораблекрушения. На самом же деле они были проститутками, которые доводили до разорения проплывающих мимо, откуда пошли выдумки о кораблекрушениях. У них также была чешуя, и жили они в волнах, так как волны породили Венеру».

Гуго Сен-Викторский "О зверях и птицах в четырёх книгах" (270: II. 32; Col. 78)

Хотя этот текст опубликован в качестве второй книги «Книги о зверях и птицах» Гуго Сен-Викторского, но на самом деле ею не является, а является отдельным произведением, близким к группе бестиариев B-Is по классификации Джеймса-Маккьюлох (113: p.30-31). Как видно, в тексте изменения только технические и касаются только внешнего вида сирен. Единственным интересным и новым замечанием есть то, что у сирен есть чешуя.

То, что такие изменения могли вводиться просто при переписке того или иного произведения, хорошо видно на примере упоминавшегося здесь «Физиолога» Теобальда. В различных рукописях его произведения нижняя часть сирен описывается то, как рыбья, то, как птичья (269: p.124,135,145).

Сколько всего сирен? На этот вопрос античные авторы отвечали по-разному. Если у Афинея в «Пире мудрецов», цитирующего древнегреческую поэтессу Гедилу, она всего одна (271: VII. 48; Vol. 1. p.465-466), то у Гомера их две, а наиболее же часто писали о трёх сиренах. Впрочем, мы имеем упоминание Плиния, что их на самом деле много и живут они в Индии (112: X. LXX; Vol. 3, p.380). Наиболее распространённое в античной литературе их количество было таковым и в Средние Века. Этим и пользовались авторы, пытаясь примирить два образа сирен:

«Так же бывает с тем, кого Сирена убивает, усыпив его своим пением. Ибо водятся сирены трех родов: первые два — наполовину женщины, наполовину рыбы, а третий род — наполовину женщины, наполовину птицы; мелодии же свои исполняют все три рода вместе — при этом первый род играет на трубах, второй на арфах, а третий собственно поет при помощи голоса. И мелодии у них столь пленительны, что никто не может, услыхав их, не возжелать приблизиться [к поющим]. Когда человек попадается [на их приманку], то тут же засыпает; и найдя такого человека спящим, сирена убивает его. Посему мне кажется, что вина сирены в том, что убивает она его путем предательства, — а вина человека в том, что он ей верит».

Ришар де Фурниваль "Бестиарий любви" (272: с.104-105)

У авторов-энциклопедистов XIII века мы встречаем различные вариации смешения образов русалки и сирены. Так, Бартоломей Английский собирает массу уже знакомых нам сведений и добавляет некоторые новые:

«Русалки^* это удивительно устроенные морские звери, которые ведут моряков к опасностям приятностью своей песни. Глосса к книге Исаии 13 говорит, что сирены — это змеи с гребнем. А некоторые говорят, что это морские рыбы, имеющие подобие женщин. Некоторые же утверждают, что сирен трое, некоторые говорят, что это девы, другие же говорят, что хищные птицы с когтями и крыльями, и одна из них поёт, вторая играет на флейте, а третья на арфе, и что так они завлекают плывущих и ведут их к погибели и крушению их корабля, но правда заключается в том, что они были распутными девами, которые несли проплывавшим мимо морякам беды и нищету. Физиолог же говорит, что это морской зверь удивительного вида: как дева от пупка и наверх и как рыба вниз от пупка и этот чудесный зверь рад и весел в грозу и грустен и мрачен в тихую погоду. Прелестью своей песни этот зверь насылает сон на моряков и похищает их сколько сможет взять. И приносит она его в сухое место и заставляет лечь с собой, а если он не станет или не сможет, то убивает его и поедает плоть его. О подобных чудесных существах написано в истории об Александре Великом».

Бартоломей Английский "О свойствах вещей" (190)

Интересно, что Бартоломей ещё более усиливает то, что мы назвали «эротическим» элементом, причём, видимо, не без помощи мифов о русалках. Можно отметить и тот момент, что «Физиолог» для Бартоломея повествует о сиренах с нижней частью туловища как у рыбы, что, конечно, не соответствует действительности. Но это в то же время хорошо показывает, что при переписывании произведений такие изменения легко могли вводиться в текст. Иногда давление мифов о русалках было настолько сильным, что сирены даже меняли прописку:

«Так же и можно увидеть сирен, сидящих на скалах в Британском море, у которых женская голова, длинные светлые волосы, женская грудь и всё остальное тело до пупка имеет женские формы, а остальная часть заканчивается как у рыбы. Они своим наипрекраснейшим пением так потрясали рассудок проплывающих мимо моряков, что из-за приятного зуда в ушах и их веселящей любезности всё забывали и по беспечности очень часто терпели крушения».

Гервазий Тильберийский "Императорский досуг" (283: III. 64; p.680,682)

Иногда в описании сирен появлялись уж и вовсе неожиданные элементы. Альберт, прозванный за свою учёность «Великим», передаёт явно фольклорные и не относящиеся к сиренам, понимаемым в их классическом смысле, известия, при том, что оставляет в их облике и классические черты:

«Сирены — это морские чудовища в баснях поэтов, с верхней частью тела как у женщин, с длинными женскими, дающими молоко детям (наполненными молоком?), грудями. Наружностью ужасные, волосы длинные и распущенные. В нижней части же орлиные ноги, а выше крылья у них, а сзади чешуйчатый хвост, чтобы плавать. Появляясь [над поверхностью воды], они показывают своих детей (fetus exhibent) и издают что-то вроде свиста, которым они услышавших их усыпляют и спящих разрывают. Но разумные люди проплывают мимо них затыкая уши и устремляясь вперёд, в то время как сирены играют на пустых бутылях (legenas vacuas) и так корабль проплывает мимо них».

Альберт Великий О животных (253: p.26-27)

В дальнейшем это сближение и смешение образов становится и вовсе узаконенным. Джеффри Чосер, которому мы, видимо, во многом обязаны установлением современной формы слова «mermaid» (русалка), замечал, что meremaydenes то же самое, что и французское sereyns (245: p.31, r.105).

Итак, подведём итоги нашей основной версии.

Объединение образов сирены и русалки начинается, по-видимому, на Британских островах в англо-саксонский период и объединение это произошло уже в «Книге чудовищ», написанной в VII-VIII века. Также есть косвенные свидетельства того, что оба эти существа обозначались одним словом и на древнеанглийском языке (meremenen), где сирены переняли название русалок, и латинском (sirena), где русалки переняли название сирен. Эта традиция могла быть известна за пределами Британии, например с распространением "Книги чудовищ", но мы не встречаем следов знакомства с ней практически до начала XII века. Впрочем, могли существовать альтернативные традиции. О них — ниже и выше. После нормандского завоевания Британии она становится известной и в Европе, причём так как обмен знаниями производился на общеевропейском языке учёных — латыни, а в этом языке на территории Британии обозначалось существо не обязательно соответствующее образу классической сирены, а могло и изображаться с рыбьим хвостом, на континент этот обновлённый образ попал под именем «сирена». О том, что в Европу попал уже цельный образ сирены с рыбьим хвостом, а не два существа, которые потом неким образом соединились, красноречиво свидетельствуют и романские языки, в которых нет отдельных слов для обозначения русалки и сирены, а оба существа, подчас существующие в одном образе, обозначаются одним словом — образованным от латинского «sirena». Напротив, в Британии, эти два образа всегда была разделены на лексическом уровне, хотя в период после Норманского завоевания и некоторой латинизацией британской литературы могла наблюдаться тенденция своего рода наступления сирены уже в новом облике на образ русалки. Ещё у Шекспира мы встречаем употребление слова «сирена» для обозначения «русалки». Как и в современном английском языке слово «сирена» может употребляться в значении «русалка». Эти явления, судя по всему, стоит отнести уже к континентальному влиянию и, что самое интересное, которое было инспирировано именно на Британских островах. Хотя этот вопрос заслуживает, конечно, отдельного исследования.

5. Сирены с рыбьим хвостом в средневековой иконографии

Нам остаётся рассмотреть некоторые случаи нетипичного изображения сирены в то время, когда англосаксонская традиция попасть на континент ещё не могла. Имеется довольно загадочное изображение сирен в т.н. Бернском физиологе. Это самый ранний дошедший до нас иллюстрированный «Физиолог» (рукопись датируется IX веком) и есть все основания полагать, что иллюстрации этом произведении восходят к гораздо более ранним оригиналам — скорее всего перед нами копии рисунков «александрийского» стиля и их прототипы были выполнены между IV и VI веками (273: p.242). Данный текст «Физиолога» содержит и статью посвящённую сиренам и онокентаврам, обычную в этом произведении, но иллюстрация к этой статье не отвечает тексту произведения. Хелен Вудрафф, изучавшая рукопись, делает достаточно интересные выводы исходя из данного изображения:

«Есть ещё одно свидетельство, которое указывает на более раннюю дату архетипа миниатюр. Миниатюра, изображающая природу сирены и сопровождающий её текст — не согласны между собой. Текст свидетельствует о том, что у сирены птичьи тело и хвост, в то время как миниатюра рисует её с хвостом морского чудовища или змеи. Миниатюра не была выполнена для текста, который сопровождает, а следует скорее очень древней азиатской истории, пересказанной Ктесием, чем классической концепции, которая даёт сирене хвост птицы. В таком случае мы достигаем того периода, когда текст «Физиолога» был без религиозных аллегорий и содержал просто описания животных, времени до IV века. Такой вывод, кажется, подтверждает, что «Физиолог» был иллюстрирован как простая книга про животных где-то между его составлением во II веке и расширением в четвёртом» (273: p.242).

К большому огорчению, просмотрев сочинения Ктесия, нам не удалось найти никаких известий этого автора, которые хотя бы отчасти напоминали миф о сиренах в любой его форме, принятой в Древней Греции. Кроме того, ни “Индика” ни “Персика” не содержат упоминаний о миксантропичных существах, которые объединяют в себе части человека и змеи. Кроме того, сам вывод, даже если бы у Ктесия и содержались подобные известия, свидетельствовал скорее бы об обратном. “Физиолог” объединяет в одной статье сразу двух существ — сирену и онокентавра. Действительно, в античности два этих существа были связаны, если отбросить ту, часто не осознаваемую разницу между онокентавром и кентавром. Однако же подавляющее большинство античных авторов истории, связанной с сиренами, погубившими кентавров, когда те бежали от Геракла, не знают. Но у нас есть гораздо более возможный источник появления вместе двух этих существ — Септуагинта. Сирены и онокентавры появляются в греческом переводе Ветхого Завета в том самом месте книги Исаии, где спустя несколько столетий уже в латинском его переводе, Вульгате, вновь появятся сирены, но исчезнут онокентавры. Это ясный и наиболее вероятный источник появления сирен и онокентавров в «Физиологе», объединённых в одной статье. Хотя, разумеется, это не оказывает, что данные иллюстрации не могут восходить к ранней стадии становления «Физиолога», но во всяком случае отсекает теорию об очень раннем зарождении альтернативного изображения сирены. Сама иллюстрация в рукописи изображает не привычную в античности деву-птицу, а миксантропичное существо с хвостом, завитым кольцами. Сохранность рисунка не позволяет говорить уверенно о некоторых его чертах, однако перед нами, судя по всему, существо женского пола, с человеческими руками, головой и туловищем, нижняя часть которого переходит в хвост, завитый кольцами. Подобным образом в античности рисовали Сциллу. Иногда как сирену идентифицируют рельефное изображение на триумфальной арке I века н.э. в Оранже (259: p.49). В бельгийской рукописи XI века, содержащей «Физиолог», мы находим интересное изображение, иллюстрирующее статью посвящённую существу серра (лат. Serra — дословно «пила»), в образе которой можно вычленить черты сразу нескольких животных. Изображения серры принадлежат к наиболее разнообразным в «Физиологах» и бестиариях. Факт некоторой путаницы между серрой и сиренами в иллюстрациях бестиариев хорошо известен, как и понятны его истоки (279: p.28). При всей неопределённости изображения серры на него можно было перенести типичное и более известное изображение сирены. И сирена и серры были морскими существами, в обоих текстах шла речь о кораблях, и сирены (в традиционной версии «Физиолога») и серра изображались с крыльями, что давало иллюстраторам возможность рисовать серру в образе сирены. В нашей рукописи мы находим особенно интересный пример такого замещения. Серра изображена как в виде сирены с завитым кольцами хвостом, и крыльями нарисованными прямо на её руках. Таким образом перед нами, возможно, ещё одно свидетельство, что на сирен могли переносить в некоторых случаях традиционные детали облика Сциллы.

6. Сирены в романской архитектуре

Имеются и восходящие, видимо, к другим источникам изображения сирены в Средние Века. Они, вероятнее всего, не восходят к литературным источникам или к традиции миниатюристики, так как в основном они встречаются в архитектуре. Имеются ввиду изображения двухвостых сирен, чаще всего встречающихся на капителях колонн в архитектурных памятниках романского периода. Обычно этих существ идентифицируют как сирен или русалок, что, учитывая крайнюю подчас взаимозаменяемость этих образов, для нас непринципиально. Генетически они восходят, скорее всего, к античным изображениям тритонов. Собственно говоря, подобные изображения вероятно и стали одним из источников версии, что образ сирены с рыбьим хвостом, без крыльев и ног произошёл от изображений тритонов. Однако ряд ярких отличий говорит о том, что этот образ был значительно переосмыслен в Средние Века. В этот период они практически всегда изображают существ женского пола, в отличие от античной традиции, и приобретают ярко выраженный эротический характер. Это даёт возможность говорить исследователям, что на подобный образ могли повлиять изображения акробатов с задранными до ушей ногами, либо выгнутыми в дугу и держащими ноги руками, как это хорошо видно на знаменитом Везелийском тимпане, а также такие известные в романском искусстве существа, как шила-на-гиг^* (259: p.53). Связь с последними проявляется иногда в том, что двухвостые сирены могут изображаться иногда с ясно показанным влагалищем между плавников. Кроме того, подобный характер изображения сирен, с двумя широко расставленными плавниками, которые легко ассоциировать с ногами, придаёт им явно эксгибиционистский характер. Подобные изображения в средневеково искусстве не должны удивлять, так как они играли назидательную и символическую роль, иллюстрировали пороки. Например двухвостые сирены изображали грех страсти (лат. Luxuria) и даже назывались на французском la luxure. Соответственно, перед художником стояла задача наглядно продемонстрировать этот грех, но с другой стороны не слишком упиваться им. Отсюда их могли рисовать отвратительными — в этом смысле показательны изображения двухвостых сирен со впившимися в груди змеями (259: p.53), хотя некоторые из средневековых изображений грехов сексуального характера можно назвать порнографическими. Существует и мысль, что подобные изображения, которые принято называть гротескными, имеют древнее происхождение и, в частности картины сексуального характера, могут восходить к культами плодородия дохристианской Европы. Сложно говорить о том, что означали двухвостые сирены сначала и были ли связанны с какими-либо литературными описаниями, означали они сирен или русалок, либо были безымянными образами, наглядными безымянными символами порока, которых в романском искусстве великое множество. Некоторые детали всё же указывают на то, что эти существа ассоциировались с сиренами — прежде всего из-за появления рядом с сиренами изображений кентавров, как, например, на капители церкви Сен-Пьер де Бессежуль. Сложности добавляют и датировки сохранившихся памятников. Нам не удалось найти изображения двухвостых сирен ранее конца XI – начала XII веков, но главная проблема заключается в том, что многие архитектурные памятники не строились за день или даже за год. Такие мероприятия затягивались иногда на столетия. Кроме того, различные детали строений могли отстраиваться вследствие разрушения, достраиваться, когда появлялась нужда для этого. Таким образом многие подобные изображения нельзя точно датировать. Поэтому нельзя исключать, что традиция таких изображений уходит по крайней мере в XI век. Хотя эти даты близки тому времени, когда новый образ сирены попадает в континентальную Европу, изображения имеют одно значительное различие, количество хвостов, которое ставит под сомнение прямую зависимость литературного образа сирен с рыбьим хвостом, от изображений двухвостой сирены в романском искусстве. Кроме того, последнее хорошо знает изображения сирены с одним хвостом и даже сирену в её классическом облике. Надо сказать, что помимо типичных изображений двухвостой, однохвостой или классической сирены, мы встречаем немало гибридов, сиреноподобных существ — птицерыб с человеческой головой, змееподобных существ с лапами и растительным хвостом, сирены со змеями, несохранившаяся капитель с изображением трёхголовой сирены — этому изображению посвящена отдельная статья (274) и так далее — целая выставка подобных существ находится например в аббатской церкви Клюни (сейчас рельефы находятся в музее истории аббатства). Подобные изображения далеко не всегда имеют чёткие литературные прототипы — подобных безымянных гибридов, составленных из различных частей зверей, людей и чудовищ обычны в романской и готической архитектуре. Таким образом появление двухвостых миксантропичных существ в романской архитектуре проследить довольно сложно, а тем более установить его источники. По всей видимости, изобразительная традиция подобных существ в архитектуре формировалась и развивалась практически независимо от письменной традиции, что не является необычным для данного периода.

Таким образом, сирены в период XII-XIII веков переживают сложный период трансформации своего образа. В то же время символика сирен остаётся прежней — новый её облик остался более чем пригодным для бичевания тех пороков, которые символизировала сирена и в более ранний период. Изменения аллегорического понимания и толкования сирены произойдут уже позже.

Продолжение статьи следует...