Эсхил

А ты, богопротивный, сам на сцене

Что представлял?

Еврипид

Не петухов-коней, не коз-оленей,

Как ты. Ведь это только на коврах персидских пишут,

А я лишь только принял от тебя искусство это,

Распухшее от слов напыщенных и претяжелых.

Аристофан "Лягушки" (160: 946-950)

В эпическом споре между Эсхилом и Эврипидом в Аиде за право именоваться лучшим греческим поэтом в комедии Аристофана «Лягушки», последний обвиняет первого в том, что тот насыщал свои произведения громоздкими конструкциями и сложными и непонятными словами. Дразнясь, Эврипид называет не только довольно абсурдное, если попробовать представить себе его, существо «конепетуха», но и нашего героя — трагелафа или козлооленя.

Несомненно, что множество мифических существ, сочетающих черты разных животных, попало в Грецию из Азии, но являлись ли подобные «трагелафу» существа порождением фантазии авторов этих самых персидских ковров, на которые ссылается Аристофан, или же действительно некими существами, с которыми был связан комплекс мифологических представлений — не всегда получается определить. Во всяком случае, упоминание гиппалектриона, изображения которого дошли до нас на греческой керамике, говорит о том, что и трагелаф не был полностью выдуманным Аристофаном словом для смеху. И действительно. Трагелаф был хорошо известен современнику Аристофана.

Греко-персидские войны только усилили то влияние, которое оказывала ахеменидская держава на древнегреческую культуру. В это время ещё более становятся популярны ритоны (кубки для питья и ритуалов) с головами различных животных на узкой части. Эта форма, как предполагается, пришла именно из Древней Персии, и поначалу подобные кубки копировались греческими мастерами, хотя позже они стали адаптировать кубки под свои нужды, добавляя рукоять и основание для кубков, а традиционные для персов головы лошадей и львов сменились более родными для грека собаками и ослами (541: P.141). Существуют свидетельства и того, что подобные кубки греки могли называть просто по имени того животного, головой которого он заканчивался (541: P.141). В "Пире мудрецов" Афиней прямо говорит, что трагелафами называются чаши и цитирует нескольких античных авторов, которые упоминают трагелафы, в том числе и комедию "Хрисида" Антифана:

Как говорят, у этого вонючего

Брюхана-жениха таланты золота,

Рабы, ковры, упряжки, управители,

верблюды, и фиалы, и кархесии,

Серебряная утварь, и "триеры" есть,

И трагелафы, гавлосы из золота.

— Баркасы, что ли?

                    — Нет, кувшины винные

Брюханы называют этим именем.

Антифан "Хрисида", цит. по Афиней "Пир мудрецов", 11.500f (540: с.187)

Хотя до нас дошли сотни античных ритонов, среди которых встречаются и ритоны с оленьими головами, чаша-трагелаф среди них, к сожалению, уверенно не идентифицируется.

Начиная свой труд под названием "Об истолкованиии" или "Герменевтика", Аристотель привёл в пример слово Трагелаф, то есть "козлоолень", чтобы показать, что слова, не соединённые между собой, пусть даже совершенно фантастические, не являются истинными или ложными:

Подобно тому как мысль то появляется в душе, не будучи истинной или ложной, то так, что она необходимо истинна или ложна, точно так же и в звукосочетаниях3, ибо истинное и ложное имеются при связывании и разъединении. Имена же и глаголы сами по себе подобны мысли без связывания или разъединения, например «человек» или «белое»; когда ничего не прибавляется,
нет ни ложного, ни истинного, хотя они и обозначают что-то: ведь и «козлоолень» что-то обозначает, но еще не истинно и не ложно, когда не прибавлен [глагол] «быть» или «не быть» — либо вообще, либо касательно времени.

Аристотель "Об истолковании" I, 10-15 (529: с.93)

Именно этот пример показывает, что тогда трагелаф не считался каким-то реально существующим зверем, так как слово приводилось специально такое, которому не соответствует объект в реальном мире. Большинство примеров упоминаний в греческой литературе трагелафа подчёркивают именно его фантастический характер. Именно в таком смысле упоминает его Платон в "Государстве" (527: 488b; с.316). В небольшом поэтическом сочинении великий античный насмешник Лукиан приводит от лица Подагры все те средства, которыми пробуют её лечить, включая в список явно фантастические, вроде варёного мяса козлооленя:

Жаб варят, землероек, ящериц, котов,

Свиней, козлооленей, лягушат и лис.

Какой металл не призван на меня людьми?

Каких деревьев слезы? Сок не взят какой?

Лукиан "Трагоподагра", 163-167 (545: Т.2, с.466)

Через перевод сочинения Аристотеля, выполненного в V веке н.э. Боэцием, трагелаф получил латинское имя hircocervus и фигурировал, в основном, как пример слова, где есть само слово, но нет объекта, которое оно обозначает, вроде химеры.

У "козлооленя" были все шансы остаться лингво-философским курьёзом, если бы не одна ошибка другого учёного, которая, словно в ответ Аристотелю, породила и само существо под названием "трагелаф". Как это не анекдотично звучит, но ошибка эта была порождена тоже не без участия Аристотеля.

Во второй книге "Истории животных" Аристотель описывает животное под названием хиппелаф, или оленеконь:

"Из четвероногих, имеющих волосы, у одних всё тело густо покрыто ими, как у барана, медведя и собаки, у других более густые волосы растут равновмерно по всей шее, как у тех, которые имеют гриву наподобие львиной, у третьих — более густые волосы на спинной части шеи от головы до заплечья, как у тех грива которых подобны [гриве] лошади, мула и (из числа животных диких, носящих рога) зубра.

И так называемый оленеконь имеет на заплечье гриву, так же как дикий зверь, именуемый пардион, и тот и другой — тонкую, от головы до заплечья; в частности, оленеконь имеет бороду в районе гортани. Оба они [зубр и оленеконь] носят рога и двукопытны, но самка оленеконя безрога. По величине это животное похоже на оленя; водятся оленекони в стране арахонтов, там же, где дикие быки."

Аристотель "История животных" II. 12-13^* (539: с.101-102)

После пространного рассказа об оленях, их образе жизни, повадках и свойствах рогов, Плиний Старший в I веке н.э. упоминает об одном особенном виде оленя, бородатом. Описывая, судя по всему, того же аристотелевого хиппелафа, Плиний помещает его не в современный южный Афганистан ("страна арахонтов" у Аристотеля), а в район реки Фасис, то есть в Колхиду. Само название животного тоже становится иным. Теперь его называют "трагелаф". Вполне возможно, что либо Плиний, либо его источник просто перепутали хиппелафа — животное описанное Аристотелем в его зоологическом трактате, и трагелафа — использованное Аристотелем слово в его "Об истолковании". Но как бы то ни было, трагелаф родился назло Аристотелю и начал обживаться на территории современной Грузии:

"Есть и такое же на вид (как и олень — прим.пер.) животное, только с бородой и длинной шерстью на плечах, которое называют трагелаф и не водится оно нигде кроме как у реки Фасис."

Плиний "Естественная история" VIII. L.120 (112: Vol.3, P.86-87)

По мнению Диодора Сицилийского, впрочем, трагелафы водятся вовсе не возле Фасиса, а в Аравии (543: II.51.2; P.53).

Солин спустя пару столетий повторяет ту же самую информацию что и у Плиния (172: 19.19; P.95), запустив трагелафа в широкий оборот более чем на тысячу лет.

Наконец, трагелаф появляется собственной персоной в Вульгате — латинском переводе Библии, которым католический мир пользуется по сей день. Характерно, что это животное появляется не в латинизированной форме, а в транслитерации, то есть как tragelaphus. В XIV главе Второзакония в списке животных, у которых раздвоены копыта и которые жуют жвачку, а значит их употреблять в пищу можно, упоминается и трагелаф (Deut. XIV.5). В Синодальном переводе вместо вместо трагелафа мы читаем "лань" и, надо сказать, православным было куда легче, чем католикам, так как убить и съесть на ужин лань куда проще, чем ловить таинственного трагелафа, который неизвестно где водится и непонятно как выглядит.

В греческий и затем в латинский текст Второзакония трагелаф попал, судя по всему, случайно. Из всех известных ранних рукописей греческого текста Библии трагелаф встречается во Второзаконии только в Александрийском кодексе (542: P.40). Но раз уж он попал в перевод Иеронима, то уже ранние комментаторы Библии вынуждены были как-то реагировать на очевидно фантастическое животное в списке съедобных животных. Раньше и мудрее всех среагировал Ориген (II-III века н.э.), заявив, что в Библии вообще множество несуразного, невозможного и невероятного и что это свидетельствует, в первую очередь, о том, что написанное не стоит понимать буквально, в том числе и счастливую возможность съесть трагелафа (544: IV.17; С.366).

В греческом переводе Ветхого Завета, в так называемой Септуагинте, трагелафы появляются ещё в одном месте. На этот раз в книге Иова (Иов. 39.1. Синод: "Знаешь ли ты время, когда рождают дикие козы на скалах и замечал ли роды ланей"). В данном случае Иероним Стридонский, автор Вульгаты, заменил трагелафа на горного козла (ibex). В "Комментариях на Книгу Иова" Иероним пояснил, что горных козлов греки называют трагелафами (546: Col.766). Августин Блаженный, который жил ещё в те времена, когда западные авторы ещё хоть как-то знали греческий язык, объяснил, что слово трагелаф состоит из слова "олень" (cervus) и слова "козёл" (hircus) (547: Col.880). Но нужда у учёного человека в те времена в знании греческого постепенно отпадала и большинство последующих авторов объясняли это место исходя из латинского текста, где вместо трагелафа был горный козёл. Григорий Великий даже специально обращал внимание читателя, что горного козла (ibex) не стоит путать с ибисом (ibis) (548: XXX.36.). И ведь не перепутали, что без всякого сомнения следует считать одним из величайших интеллектуальных достижений Средних Веков.

Таким образом, к началу Средневековья с нашим существом случилась любопытная ситуация. Через перевод аристотелево "Об истолковании" на латынь, осуществлённое Боэцием (480-526), в оборот вводится слово hircocervus — слово, понятное каждому учёному мужу того времени и дословно значащее "козлоолень". Hircocervus мы встречаем, в основном, только в рамках этого дискурса, как слово, которое есть, но которому не соответствует означаемое — то есть сам предмет. Слово "трагелаф" попало в латинский мир средневекового Запада через естественнонаучные сочинения Плиния, собрание неординарностей Солина и через первую энциклопедию Средневековья — "Этимологии" Исидора Севильского, где смысл этого слова, то есть тот же "козлоолень", не объяснялось. При практически полном незнании греческого вплоть до XIII-XIV веков на Западе не знали, что "трагелаф" и hircocervus одно и то же. Даже у Исидора, практически всегда объясняющего этимологию слова, значение слова трагелаф никак не объяснено — Исидор повторяет известия Солина и Плиния (88: XII.20) и запускает тот минимальный набор знаний о трагелафе в оборот на чуть менее, чем тысячу лет.

В Средние Века трагелаф мыслился животным вроде лося или оленя. Глоссы на древневерхненемецкий, например, в рукописях поясняют обычно трагелафа как лося или крупного оленя (542: P.41-42).
В период создания первых сочинений, стоящих у начал современной зоологии, их авторы также, похоже, считали, что трагелаф — это рогатое животное, напоминающее оленя. В период составления при королевских дворах и дворах богатой аристократии собраний разнообразных природных чудес (со временем значительная часть этих коллекций войдут в собрания музеев, когда те появятся) там хранилось немало рогов, которые приписывались чуть ли не всем традиционным обитателям бестиариев. Так, в аугсбургской коллекции хранились, например, рога трагелафа по сообщению автора "Космографии" Себастьяна Мюнстера (549: P.326).

В "Истории животных", писавшейся швейцарским натуралистом Конрадом Геснером (1515-1565) на протяжении нескольких лет, появляется не только описание трагелафа (на данный момент нам, к сожалению, недоступное), но и два его изображения, причём разных. Это объяснялось тем, что Геснер включал в своё сочинение все доступные ему изображения упоминаемых животных. Известны даже случаи, когда Геснер оставлял в последующих изданиях труда заведомо изображения животных про которые уже знал, что они не являются правдивыми (550).

Ещё в конце XVII столетия огромный словарь Хоффмана сообщает, что трагелафы до сих пор часто встречаются в лесах Мейсена и Богемии (173: Vol.4. P.610). Французско-русский словарь, составленный и выпущенный в 1841 году Эртелем переводит слово tragelaphe как "Арденнский олень".

В литературе XIX века, тем не менее, трагелаф был и оставался композитным фантастическим зверем. Гюстав Флобер поместил это чудище среди других в драме "Искушение Святого Антония" (1849-1874):

И возникает множество разных страшных зверей: Трагелаф — полуолень-полубык; Мирмеколеон — спереди лев, сзади муравей с половыми органами навыворот; пифон Аксар, в шестьдесят локтей, ужаснувший Моисея; огромная ласка Пастинака, мертвящая деревья своим запахом; Престер — своим прикосновением вызывающий столбняк; Мираг — рогатый заяц, живущий на морских островах. Леопард Фалмант воет так, что у него лопается брюхо; трехголовый медведь Сенад раздирает языком своих медвежат; собака Кеп разбрызгивает по скалам голубое молоко своих сосцов. Москиты принимаются жужжать, жабы прыгать, змеи свистеть. Сверкают молнии. Идет град.

Гюстав Флобер "Искушение Святого Антония" (*)

Упоминается трагелаф и в стихотворении "Сфинкс" Оскара Уайльда.

В конце хочется вернуться к забытому уже иркоцервусу.

Американец Артур Кливленд Кокс, посетив Англию и изложив своё путешествие во "Впечатлениях об Англии", изданных в 1856 году, описал картину "Верный слуга" в Винчестерском колледже:

Это изображение, созданное в 1579 году, было настолько популярным, что и по сей день мы можем встретить по всей Англии немало пабов и гостиниц под названием "Верный слуга". Картина изображает все добродетели слуги, которые визуализируются на картине, добавляя "верному слуге" черты, которые ассоциируются с данными добродетелями. Например, быстрота и проворность, несомненно важное качество для каждого слуги, отображены у слуги в виде оленьих копыт. Кокс, называя данное существо иркоцервусом, конечно же шутит и имеет в виду именно невозможность существования такого существа именно в том смысле, в каком не мог существовать иркоцервус.

Также Трагелаф упоминается у Умберто Эко в его романе "Остров накануне":

Божество, существуя, совокупляет атомы как хочет. Отец Иммануил тоже из распыленных концептов избирал лишь наиостроумнейшие сочетанья. Так же было бы, создавай он постановки для театров. Выстраивают же комедиографы неправдоподобные и острые сюжеты из материала правдоподобного, но пресного, производя на свет эффектных "козлооленей" интриги?

Умберто Эко "Остров накануне" (**)