Как-то жили в одной деревне цыган Миловож и жена его Катри. Были они очень бедны. Кое как кормились они тем, что Миловож ходил на поденную работу, а Катри носила в город продавать молоко от их единственной коровы. Приключилась с ними беда. Заболела их корова и перестала совсем давать молоко. Как ни лечил ее Миловож, ничего не помогало. Корова все хирела, она уже не могла подняться на ноги, лежала в хлеву и жалобно мычала. Лишились и этой поддержки муж с женой. Прямо хоть с голода помирай. А тут еще и поденная работа попадалась все реже, так как приближалась зима и все полевые работы заканчивались.

Однажды утром стоял Миловож в хлеву и смотрел на больную корову. Она тяжело дышала. Уж и мычать то перестала корова, скоро должна была она издохнуть. Заплакал Миловож и сказал сквозь слезы:

— Ах, Боже мой! Боже мой! Что же нам теперь делать? Кто поможет нам в нашем горе?

— Я! — раздался вдруг в углу хлева тоненький голосок, словно мышь пискнула.

Обернулся Миловож, досмотрел в угол и видит, что там что-то шевелится. Подошел он поближе и увидал в самом углу крохотного шигномануша с длинной бородой и густыми, лохматыми волосами. Шигномануш сидел на снопе соломы, поджав ноги, и весело улыбался. Удивленный Миловож спросил его:

— Да как можешь ты помочь мне?

— Очень просто! — пропищал в ответ шигномануш — я вылечу твою корову, за это ты должен мне позволить жить всю зиму в твоем хлеву; а если ты, кроме того, будешь мне каждый день давать по кружке молока, то я сделаю тебя самым богатым человеком в деревне. Только жить здесь я буду не один, а с моей женой.

— Ты только вылечи мне корову, уж за одно это я позволю тебе жить в хлеву и буду давать тебе не одну кружку шиюка, а две, одну тебе, другую твоей жене! — сказал обрадованный Миловож.

— Ладно! — весело воскликнул шигномануш, и его мышиные глазки заблистали.

Соскочил шигномануш со снопа, подошел к корове, посмотрел на нее, потрогал, подул ей в ноздри, обернулся к Миловожу и сказал:

— Теперь зови жену, пусть идет доить корову. Здорова твоя корова! Только об одном я забыл тебя попросить: не рассказывай жене, что я вылечил корову и буду жить в хлеву. Если она обо мне узнает, да еще будет об этом болтать, то хорошего ничего не выйдет.

Миловож обещал шигноманушу ничего не рассказывать жене. Шигномануш попросил еще цыгана вырыть в углу хлева небольшую ямку и прикрыть ее соломой. Пока Миловож копал ямку и прикрывал ее соломой, корова поднялась на ноги, замычала и принялась есть сено, словно с ней ничего не было.

Побежал Миловож звать жену, которая пошла к колодцу за водой. Выбежал он на улицу, увидал жену, несшую ведра, и закричал:

— Катри! Иди скорей корову доить, она выздоровела!

Услыхав эту радостную весть, Катри чуть не расплескала всю воду и бегом побежала к хлеву. Вылила она воду на землю и стала в ведро доить корову. Надоила Катри полное ведро, а молоко все течет. Взяла она другое Ведро; и его надоила полное. Течет молоко. Сбегала домой за подойником и он тоже наполнился молоком. А молоко то было какое! Густое, как сливки. Никогда в жизни не видывали муж с женой, чтобы одна корова могла давать такую массу молока сразу, а ведь корова только что была больна и уж совсем издыхала.

— Что ж это такое? — спросила Катри, — как это случилось, что корова сразу выздоровела да еще дала столько молока?

— Ну, уж этого я сам не понимаю — ответил Миловож, отлично помнивший, что обещал шигноманушу ничего не рассказывать жене.

С этого дня стала корова давать по семь ведер молока в день. Миловож и жена его только и делали, что корову доили, да молоко в город носили. А так как молоко было такое хорошее, какого нигде нельзя было достать, то от покупателей у них прямо таки отбою не было, и через некоторое время Миловож разбогател. Завел он себе лошадь и тележку, чтобы возить молоко в город; заново отстроил свою полуразвалившуюся лачужку — словом, зажил припеваючи и уже подумывал о том, как бы купить земли и обзавестись настоящим хозяйством. Но жена его своим любопытством скоро все испортила.

Никак не могла Катри успокоиться, непременно хотелось ей узнать, как это вылечил Миловож корову. Чувствовала она, что муж что-то от нее скрывает. Несколько раз приставала она к нему с расспросами, но он все отмалчивался. Наконец, заметила Катри, что каждый день перед обедом муж ее наливает две кружки молока в кувшин и относит его в хлев.

— Зачем он это только делает? — думала, она.

Хотела она последить за ним, да из этого ничего не вышло. Миловож каждый раз плотно закрывал за собой дверь хлева и даже запирал ее изнутри, а снаружи ничего не было видно.

Как-то раз, только что Миловож налил молока в кувшин и хотел уже нести его в хлев, Катри подошла к нему и спросила:

— Зачем это ты носишь каждый день молоко в хлев?

— Так нужно, — ответил Миловож. Чуть не брякнул он: «шигноманушам», да вовремя спохватился.

— А на что это нужно? Кому ты даешь там молоко? — не унималась Катри.

— Корове, — сказал Миловож.

— Ну, уж это ты врешь! Где же это видано, чтобы корову молоком поили!

— Ах, да отстань ты, право! Чего пристала! Сам я пью!

— С какой радости тогда в хлев ходить, и здесь можно выпить.

— Вот пристала, право! Хочу пить молоко в хлеве и буду! Отстань! — рассердился Миловож, вышел из дома и сильно хлопнул дверью.

— Нет! — проговорила Катри, когда муж ушел, — как ты там не хитри, а я все-таки узнаю, в чем тут дело. Нужно поискать хорошенько в хлеве, нет ли там чего-нибудь. Уж я выведу тебя на чистую воду!

Когда Миловож повез молоко в город, Катри пошла в хлев и обыскала его сверху донизу, но ничего не нашла. Нашла лишь в углу ямку, аккуратно прикрытую соломой. В ямке ничего не было.

— Что же это за ямка, раньше ее не было? Зачем вырыл ее Миловож, да еще соломой прикрыл? — думала Катри, стоя над ямкой.

В это время вернулся из города Миловож. Увидав, что дверь в хлев открыта, он вошел в него. Катри так задумалась, что даже не слыхала как вошел ее муж в хлев. Увидав, что Катри стоит над ямкой и сняла с нее солому, Миловож сильно перепугался. Уж не увидала ль Катри шигномануша? Миловож окликнул жену:

— Что ты тут делаешь? Зачем раскрыла ямку?

— А что? Разве нельзя? — спросила Катри.

— Ступай отсюда! И что ты всюду свой нос суешь, куда тебя не спрашивают? — сказал Миловож, подошел к ямке и опять аккуратно закрыл ее соломой.

— Что это за ямка? В ней наверно живет кто-нибудь? — продолжала приставать к мужу Катри.

— Никто в ней не живет! Убирайся ты отсюда и не смей больше раскрывать эту ямку! — закричал, рассердившись, Миловож.

Катри ушла. Она решила, во чтобы то ни стало, допытаться, что такое скрывается в ямке.

— Все дело в ямке, — шептала она, идя домой.

Через несколько дней, во время обеда, Катри вдруг ни с того, ни с сего, сказала:

— Нужно засыпать ямку в хлеве и заложить ее камнями.

— Это еще зачем? — воскликнул Миловож, даже вздрогнув от неожиданности.

— Что ж это такое, какой беспорядок в хлеве! В углу какая-то ямка!

Миловож страшно рассердился. Он стукнул кулаком по столу, так, что тарелки подскочили и опрокинулся кувшин с молоком:

— Я тебе говорил, — крикнул Миловож, — чтобы ты не смела трогать ямку! Что ты слов не понимаешь? Я тебе иначе объясню, что ямку трогать нельзя! Экая несносная баба!

Встал Миловож из-за стола, даже обедать не стал.

Вечером, в тот же день, Миловож куда-то ушел. Только что он вышел из дома, как Катри побежала в хлев. Она решила засыпать ямку и заложить ее камнями.

— Пускай муж сердится. Посердится и перестанет! — решила Катри. Пошла в хлев, и засыпала ямку и завалила камнями.

На следующее утро Миловож проснулся очень рано, когда жена его еще спала крепким сном. Встал он и пошел в хлев. Подошел к ямке, смотрит, а она засыпана землей и камнями завалена.

— Ах, ты, дрянная баба! — воскликнул Миловож, — все-таки сделала по своему. Ну, погоди ты у меня!

Нагнулся Миловож и стал вытаскивать из ямки камни.

— Миловож! — послышался за его спиной тоненький голос шигномануша.

Обернулся цыган. Шигномануш сидел на соломе. Брови его были нахмурены.

— Недостоин ты богатства, Миловож! — сказал шигномануш, — коль не можешь заставить жену слушаться тебя! Да и жена твоя недостойна богатства, коль не слушается мужа!

— Да разве я то виноват! — воскликнул Миловож, — ведь я же говорил ей, чтобы она не смела трогать ямку. Ушел я вчера вечером и всего то на часок, а она, злодейка, вон, что натворила! Ну, да я сейчас приведу опять все в порядок. Ты только сделай одолжение, не сердись на глупую бабу.

— Нет, Миловож, ничего тут в порядок приводить не нужно, а мне сердиться тоже нечего. Оставаться же у тебя я больше не хочу. Нечего у тебя мне делать! Только вот что скажу я тебе: — и полгода не пройдет, как станешь ты таким же бедняком, каким был раньше. Недостоин ты богатства! С богатством тебе не справиться, коль не справился ты с глупой бабой! Прощай!

С этими словами шигномануш исчез, словно в землю провалился.

Как сказал шигномануш, так и случилось. Лишь только ушел он из хлева, как корова перестала давать так много молока, сколько давала она при шигномануше, да и молоко то было уж не такое хорошее. В городе покупатели, один за другим, перестали брать у Миловожа молоко. А так как он никаких сбережений не сделал, то скоро пришлось ему продать лошадь и тележку. Через полгода он был таким же бедняком, каким был раньше, и всю жизнь, до самой смерти пришлось ему бороться с нищетой.