Английский путешественник и археолог Джеймс Теодор Бент во время путешествия по Кикладским островам в начале 1880-х годов записал на острове Аморгос любопытное сообщение со слов старой женщины о демоне Гиалу, который выходит из моря и вредит младенцам:

Исследователи фольклора во все времена неоднократно замечали, насколько быстро народные представления подстраиваются под новые реалии и за несколько десятков лет могут включить в себя современные и неожиданные элементы. Но есть и обратная тенденция — поразительная живучесть многих представлений. Случай Джеймса Бента именно таков. Не являясь собирателем фольклора, а простым путешественником, отмечающим интересные встречи и рассказы, он почти случайно рассказал о демоне Гелло, которую боялись греческие женщины уже более двух с половиной тысяч лет. При этом функцию и имя Гелло мы находим в узнаваемом виде.

Следы Гелло теряются в веках. Высказывались предположения, что имя "Гелло" имеет вавилонское происхождение (958: p.34). Даже указывалось на то, что имя Гелло происходит от одного из самых распространённых названий месопотамских демонов подземного мира Галлу (980: p.82). На связь демонических и божественных образов Междуречья с семитскими и греческими не раз указывалось. Довольно значительно количество зооморфных существ греческой мифологии, таких как сирена или грифон, имеют восточное происхождение. Указывались параллели, связывающие Лилит иудейской мифологии с ассирийскими демоном Лилиту и Ламашту (957: p.4-5). К слову, и Лилит, и Ламашту являлись демонами, похожими на Гелло, то есть наиболее опасными во время родов и угрожающими здоровью и ребёнка, и матери. Было высказано и предположение, что византийский демон Абизу, имя которого в некоторых текстах указывается как одно из имён Гелло, происходит от испорченного греческого abyssos, то есть "бездна" (от него же происходит и английское слово "abyss") и могло произойти от имени первичного океана шумерской мифологии Абзу (957: p.5).

Античность

Имя Гелло в Древней Греции в форме Γέλλως было известно уже по крайней мере во времена лесбосской поэтессы Сапфо (VII-VI века до н.э.). Греческий софист Зенобий, живший во времена императора Адриана, в сочинении, представляющим собой огромное собрание античных пословиц, приводит одну из них, приписывая её Сапфо:

Эта фраза считается сегодня прямой цитатой из Сапфо и публикуется во всех изданиях фрагментов поэтессы^*.

Смысл пословицы Зенобий объясняет так:

Ту же пословицу и похожее объяснение приводит и византийский словарь "Свида" X века (*).

Совершенно ясно, что смысл пословицы эвфемистичный и употреблялся по отношению не к тем людям, которые действительно любят детей и желают им добра.

В так называемых старых схолиях (Scholia Vetera) к сочинениям буколического поэта III века до н.э. Феокрита, составленных примерно во времена императора Августа (27 год до н.э. — 14 год н.э.) (971: p.63), автор комментирует встречаемое там имя Мормо:

Ламия названа здесь королевой племени гигантов-людоедов лестригонов, первым мифическим царём которых был Лам, и которого называли иногда отцом первых Ламий (978: III. 16-17; с.116-118). Гораздо интереснее для нас, что автор ставит в ряд сразу три имени демонических существ греческой мифологии: мормо, ламию и Гелло. Почему Зенобий так сделал, очевидно: все эти существа охотились на младенцев и пожирали их.

Наконец, в позднеантичном словаре необычных и редких слов александрийского грамматика Хесихия "Гелло" отождествляется с эмпусой (973: s.97).

Античные упоминания Гелло оставляют двойственное впечатление. Кажется, что ей так и не было найдено своё, самостоятельное место в пантеоне демонических существ. Её упоминали в ряду других, похожих и куда более популярных женских демонов, похищающих детей, которые были более прочно инкорпорированны в традицию и миф. Не зря статья о Гелло присутствует у Хесихия, чей словарь посвящён только редким словам. Это свидетельствует о том, что оно было малоупотребимо и малоизвестно. С другой стороны, вхождение имени в пословицу свидетельствует, что в какое-то время, по крайней мере, этот образ был хорошо знаком и кто такая Гелло, которая так любит детей, говорящему было хорошо известно. Кроме того, её губительная для детей функция в пословице и объяснении Зенобия прозрачна. Гелло уже тогда охотилась на детей.

Образ Гелло мог принадлежать низовой, народной культуре и поэтому встречается в схолиях, словарях, отрывках, комментариях. Его невключение в античную мифологию не значит, что её образ был действительно малоизвестен в Древней Греции. Это говорит только о том, что он не был инкорпорирован в учёную культуру. Схожую параллель можно заметить и относительно другого греческого образа. Самые важные сведения об эмпусе, ещё одном демоне греческой народной культуры, дошли до нас в комедиях Аристофана, то есть в произведениях, которые представлялись народу и говорили на понятном для него языке.

Византийский период

Гелло вновь исчезает из поле нашего зрения на несколько веков, но, как можно будет увидеть после, представления о ней и сходных демонах живут, можно сказать, полной жизнью в эти, казалось бы, тёмные века. Явная история упоминаний Гелло в византийский период начинается с небольшого сочинения Иоанна Дамаскина (675-749 годы) "О драконах и привидениях", атрибуция которого на сегодня сомнительна (973: s.101), но само сочинение принадлежит ко времени этого знаменитого богослова:

Хочу, чтобы вы не оказались несведущими и относительно следующего. Некоторые из наиболее невежественных утверждают, что есть женщины-привидения, которые ещё называются гелудами. Рассказывают, что они по ночам появляются в воздухе и, если посещают дом, то им невозможно воспрепятствовать ни дверями, ни запорами, но они входят через запертые со всяким тщанием двери и душат младенцев. Другие говорят, что они поедают печень и весь [внутренний] состав [детей], полагая пределы их жизни. При этом одни утверждают, что видели, другие — что слышали, как [привидения] входят в дома при запертых дверях, будь то с телом или только душой.

Я скажу им, что Один Господь и Бог наш Иисус Христос сотворил это, когда вошёл после Своего воскресения из мёртвых к святым апостолам при запертых дверях. А если женщины колдуньи это делали и делают, то ровным счётом ничего достойного удивления не сотворил Господь, войдя, когда двери были заперты. Если же они будут говорить, что входит обнажённая [от плоти] душа, тогда как тело лежит на ложе, то вот, услышь от меня сказанного Господом нашим Иисусом Христом: имею власть отдать душу мою и власть имею опять принять её (Ин. 10.18). Что и сотворил Он единожды во время Своих Святых Страстей. А поэтому, если волхвующая и гнусная женщина исполняет это, когда ей хочется, то получается, что Господь не сотворил вовсе ничего [чудесного]. И ещё: если колдунья съедает печень младенца, как может он жить дальше? [Отсюда несомненно], что весь этот вздор измышляют некие еретики, враждующие против Святой Кафолической Церкви, чтобы отвратить простецов от правого разумения.

Иоанн Дамаскин "О драконах и привидениях" (956: с.224)

Гелуды (Gelloudes, Γελοῦδες) — форма множественного числа слова "Гелло", но сообщение Иоанна Дамаскина помещает Гелло в другой контекст. Автор явно имеет в виду не отдельного демона Гелло, а называет так женщин-колдуний, который могут превращаться в нечто иное. Представления о ведьмах, способных превращаться в животных, в дуновения ветра, были очень распространены и сохранились до нашего времени в разных странах. Замечания о том, что Гелло — это женщина-ведьма в своей демонической ипостаси превалировала в византийской христианской литературе. Затем оно былоо поддержано в IX веке в "Житии Тарасия" (955: p.88 и далее) и Михаила Пселла в XII-м. Все эти авторы яростно отрицали всяыкую возможность женщины принимать другу форму, поддерживая в целом то же мнение, что и в пассаже Иоанна Дамаскина. В целом, восточно-христианская мысль отрицала такую возможность и считала глупыми байками невежественной толпы:

Это мнение сохранялось долгое время. Оно свидетельствовано у писателя Льва Аллация (1586-1669), грека, бывшего библиотекарем Ватиканской библиотеки.

Но Гелло виделась не только как женщина-ведьма, способная превращаться во что-то другое, а и как демон. Удивлённое замечание Дамаскина о том, что как же может ребёнок жить без печени, которую якобы съедают гелуды, показывает то, что ребёнок не виделся физически похищаемым демоном или ведьмой Гелло. Очевидно, что к деятельности Гелло относили случаи детской смертности. Михаил Пселл в XII столетии говорит, что детей, умерших во младенчестве называют "гилоброта", то есть "пожранные Гелло" (955: p.149). Понятно, что ребёнок никуда не девался. Гелло поедает не самого ребёнка, а его жизненную силу.

Как известно, народные поверья гибко и быстро включают новые веяния. С приходом новой религиозной системы, христианства, его ритуальная часть стала, естественно, важной и значимой для народа. Христианским святым стали приписываться разнообразные демоноборческие умения, и сами они, как и их изображения, стали частью комплекса поверий и действий для защиты от демонических сил, представления о которых с приходом христианства никуда не делись. То же касается и обрядовой части христианского ритуала, в котором особенное значение имело крещение.

Известно, насколько всеобщие в христианском мире представления о том, что умершие некрещёными дети становятся демоническими созданиями. И крещение в этом смысле видится как некий магический ритуал, который помещает ребёнка под защиту Бога и гарантирует протекцию от демонических сил (955: p. 105 и далее). В таком случае период от рождения до крещения был самым важным. В католической церкви очень рано была воспринята идея Аврелиана Августина (V век н.э.) о том, что крещение нивелирует первородный грех, с которым рождаются все люди, и поэтому некрещёные младенцы попадают прямиком в лимб, первый отдел ада (можно вспомнить воплощение этой идеи у Данте). Максимально приблизить рождение и крещение для католической церкви было задачей первостепенной важности. Это был вопрос спасения души. И тут доктрина католической церкви совпала со стремлением народа, который видел в крещении защитный, магический ритуал. В православной традиции крещение проводилось на восьмой или сороковой день после рождения. Для восточной церкви первородный грех не наследовался. Кроме того, так как официальная православная позиция не признавала демонов, подобных Гелло, этот срок не мог сдвигаться в сторону к моменту рождения ребёнка, если речь не шла о тяжёлой болезни или опасности его смерти (955: p.110-115). Изменение позиции православной церкви в сторону католической началось только в XVII столетии. Критическое замечание Льва Аллация о том, что греческая традиция должна сместить крещение ближе ко времени рождения ребёнка, подразумевает не только то, что он подвергается опасности, так как унаследовал первородный грех, но и тому, что в это время он уязвим для существ подобных Гелло (955: p.95-96, 111-115).

Михаил/Сисинний против Гелло и традиция магических амулетов

Кроме памятников, выражающих учёную и близку к официальной позиции греческой церкви, до нас дошёл рассказ, выражающий, скорее, синкретическую версию истории Гелло, где сплавились и христианские и куда более древние элементы. Рассказ этот известен в нескольких версиях, самая ранняя из которых встречается в рукописи XV века и выдаёт себя за житие святого Сисинния. Эта история с различными вариациями дошла до нас, как минимум, в семи греческих рукописях от XV до XIX столетий (959: p.93), не считая многочисленных славянских и румынских версий. Две версии этого рассказа, короткий и длинный, приводит Лев Аллаций в своём трактате "О верованиях греков" в середине XVII столетия. В виду особенной важности этого текста, тут приводится "длинная" версия:

По своей структуре эта история напоминает волшебную сказку (973: s.124 и далее). Ещё больше сказочных мотивов в короткой версии Аллация, в которой Гелло, прячась от преследующих её святых, превращается в различных животных и птиц, в конце концов превращается в волосок в бороде царя, откуда её выуживает Сисинний и заставляет принять человеческую форму (968: p.144).

Интересная деталь короткого рассказа состоит ещё и в том, что Гелло признаётся не только в количестве своих имён, но и перечисляет их. Согласно этому рассказу количество имён составляет двенадцать с половиной, но в других версиях этой легенды их количество может увеличиваться до семидесяти двух (958: p.36). Во многих версиях встречаемые имена Гелло тоже отличаются. Некоторые из них имеют значения. Например, Асикия (Ἀδικία) — "кривда", Мойя (Μυιᾶ) — "му́ка", Педофниктрия (Paedopniktria) — "душительница детей", Анаплетос (Anapletos) — "неисчислимая", "Петасия" (Petasia) — "поражающая". Кроме самого имени Гелло наиболее часто встречаются такие её имена как Морра (Μοθρούς) и Абизу (Ἀβιζούς).

Во втором типе подобных историй антагонистом Гелло или другого демона выступает святой Михаил. В этой истории, куда менее разработанной сюжетно, Михаил спускается с небес, обычно на гору Синай. Он встречает демона и требует от него признаться, откуда он идёт и куда направляется. Демон отвечает, что идёт вредить, причём, в основном, новорожденным и матерям сразу после рождения, хотя набор хворей и пакостей могут варьироваться. Архангел узнаёт от демона путём угроз или прямого физического насилия список его имён, которые можно использовать на амулете, который защитит от него (959: p.104)

Для обоих типов историй очень важны упоминания имён демона. В каком-то смысле именно они и имели главный практический смысл, который очевиден и в самих историях. Имя демона используется на защитном амулете. Знание имени демона издревна считалось эффективным способом сдержать его или избежать его вредоносной деятельности. Уже в "Завещании Соломона", иудео-христианском памятнике I-V веков, Соломон прежде всего узнаёт имя демона. Как было показано выше, имена демонов — это имена значащие. В некотором смысле знание имени демона уже указывает на способ противодействия ему, так как стремящийся защититься от него уже знает с какого типа вредом ему приходится иметь дело. К слову, в "Завещании Соломона" в большом списке демонов Гелло мы не встречаем, но одно из самых её распространённых имён в византийской литературе тут присутствует. Это Абизу, которая рассказывает Соломону, что вредит по ночам роженицам и их детям (987: 58, p.30).

История поражающего детей демона и Михаила не являются христианскими по происхождению. Они изменились со временем, чтобы соответствовать новым реалиям. История, когда божество встречает демона, вышедшего из моря, и изгоняет его, выведав предварительно способ ему противостоять, встречается уже, как минимум, в III веке н.э., причём демону Антауре^*, демону мигрени^*, противостоит вовсе не христианский святой, а Артемида Эфесская (957: p.2-3). В остальном структура истории остаётся похожей. Этот тип принципиально не отличается от длинной истории противостояния демонам женского пола, которые поражали детей и женщин. Он был распространён на всём Ближней Востоке. В ненарративной форме заклинания известны похожие молитвы, защищающие от еврейской Лилит (957: p.4).

История, похожая на противостояние Сисинния и его братьев с Гелло, тоже отстоит от времени появления в греческой литературе (XV век) довольно далеко. Она известна на арамейской серебряной пластине и двух чашах для заклинаний демонов V-VI веков, в которой будущие святые не называются по именам, они называются "помощниками", а демон называется "сидерос", что по-гречески значит "железо" (958: p.36).

Святой Сисинний выступает победителем демона не только в вышеприведенной истории, но и появляется на защитных византийских амулетах. С одной стороны на них изображён всадник, который и есть наш святой, поражающий копьём женщину, иногда имеющую вместо ног рыбий или змеиный хвост. Иногда Сисинний изображён с хлыстом в руках, и рядом женщина со связанными за спиной руками.

Кроме этого, на амулетах появляются имена ангелов и архангелов, среди которых наиболее популярны Михаил, Гавриил, Уриэль (958: p.37). Этот тип амулетов был хорошо известен в Восточном Средиземноморье и ранее. На ранних геммах и защитных амулетах фигура всадника — это Соломон, с которым наиболее тесно среди прочих фигур древности традиция связывала власть над демонами. Но в раннесредневековый период на подобных амулетах появляются и фигуры Сисинния, самый ранний из которых хранится в Эшмолском музее в Британии (958: p.37). Одно из самых ранних известных изображений с всадником, поражающим демона, было найдено в начале XX века. Речь идет о фреске в развалинах коптского храма в Бауит, на которой святой Сисинний (его имя из-за быстрого разрушения уже не читается, но читалось при открытии), сидя на коне, поражает демона, выглядящего как женщина. Имя демона на фреске — Алабасдрия. Имя не появляется как одно из тайных имён Гелло в историях позднее, но его связывают, тем не менее, с албастами турецкого фольклора, одну из функций которых легко угадает читатель — похищать и вредить младенцам и их матерям (957: p.7).

Любопытно, что при всей очевидности связи истории про Гелло и Сисинния/Михаила имя демоницы ни разу не встречается на византийских защитных амулетах и геммах. Мы находим на них только одно из самых распространённых "тайных" имён Гелло — Абизу. Последняя, впрочем, может претендовать даже на некоторую самостоятельность образа, причём защитные амулеты от Абизу, где обычно изображался святой, хлестающий женщину со связанными руками, могли принадлежать и мужчинам, судя по именным надписям на амулетах (958: p.38).

Обе истории противостояния Сисинния/Михаила с Гелло были хорошо известны в румынских и славянских версиях. Самые древние славянские рукописи с историей Сисинния и Гелло — сербского происхождения, и датируются концом XIII — началом XIV веков (975: с.342). В румынских и славянских версиях имя Гелло заменяется на вещицу, то есть ведьму (975: с.343), что напоминает о представлениях о Гелло-ведьмах в Византии, Авещицу или Авсшицу в румынской версии, а святой Сисинний заменяется на святого Сисоя (984: с.47-48). В румынских вариантах молитв против демона обе версии, про Михаила и Сисинния, могут сосуществовать. В одной из версий Сисинний, автор молитвы, уже выступает зрителем и описывает, как был свидетелем того, как Михаил встретил демона и изгнал его. В поздних версиях Гелло или сходный тип женского демона наделяется красочными демоническими чертами. В одной из румынских молитв конца XV столетия "волосы у неё до пят, глаза словно огонь, из пасти и от всего тела исходило пламя; она шла, сильно блестя, безобразная видом" (984: с.48). В сербских вариациях истории кроме достаточно типичных горящих глаз и распущенных волос у неё появляются окровавленные или железные руки и "власы верблюжие" (975: с.343).

История собственно Гелло в славянском культурном ареале заканчивается. Имя демона, который вредит детям и матерям, смешалось с целым сонмом вредоносных женских демонов. Имена демонов стали переводиться. В русской традиции наряду с окончательно испорченными греческими именами демонов стали использоваться и явно славянские, как Трясея или Огнея (984: с.50).

Древнерусская культура восприняла и защитные амулеты и тот же тип историй из Византии, но они стали пониматься как достаточно общие амулеты от "женских" болезней, от лихорадок или болезней под общим названием "трясавицы". Традиция заговоров и амулетов, известных в западной литературе как истера-амулеты, а в русской историографии как амулеты-змеевики, неоднократно изучалась в связи с византийской народно-христианскими охранительными практиками, которые включали заклинания, заговоры и охранительные амулеты (974: с.12-28), но рассказ о них не даст практически никакого материала о самой Гелло. Наиболее интересующий нас в контексте Гелло тип амулетов, где изображался святой Сисинний, в древнерусской культуре практически неизвестен. Можно сказать, что славянская культура впитала сам тип историй про Гелло, как и способ защиты от неё, но имя демоницы оказалось утерянным. Оно оказалось размытым среди легиона прочих вредоносных женских демонов.

В популярной культуре

В популярной культуре Гелло очень мало известна. Несколько похожее и родственное Гелло существо появляется в 18 эпзоде I сезона сериала "Сверхъестественное" под именем Штрига, однако оно не охотится исключительно за младенцами и является существом мужского пола.

В бестиарии настольной ролевой игры Pathfinder, вышедшей в 2009 году, Гелло, наконец, появляются под своим именем, а описание их более или менее напоминает традиционное. В частности, в бестиарии игры сказано:

Заключение

В самом узком смысле Гелло — это демон, следствием активности которого были ранние детские смерти и осложнения после родов у женщин. В этом смысле Гелло очень типична. Учитывая риск родов для здоровья женщины и высокую детскую смертность в рассмотренные периоды, вся эта область виделась зоной повышенной опасности и уязвимости в жизни человека. Схожих существ, охотящихся, по народным представлениям, за младенцами и кровью рожениц, можно встретить в далёких от Средиземноморья областях. Например, такова пенаннгаллан в малайском фольклоре. Типичны и представления о том, что демоны, подобные Гелло, могут быть просто демоническими ипостасями ведьмы. В истории про Сисинния и Гелло двенадцатое с половиной имя демоницы — стригла, что напоминает стриг римской мифологии, а затем и балканского фольклора, то есть ведьм, которые часто в обличье сов выпивают из младенцев кровь. Представления об ведьме-оборотне, которая охотится за младенцами и роженицами, очень распространены. Так может вести себя и филиппинская асванг, и португальская брукса.

Интересна связь Гелло с водой. Гелло, когда мы застаём её под своим именем, почти всегда или выходит из моря, или пытается скрыться в море, как в истории про Сисинния, который ловит Гелло на берегу. Эта черта оказалась поразительно живучей. В самой первой записи этой статьи, в сообщении Джеймса Теодора Бента, демон "Гиалу" тоже выходит из моря. Исследователи даже отмечали, что к концу XIX века на Кикладских островах сама Гелло стала восприниматься существом вроде нереиды, но тем не менее сохранившую свои грозные черты и любовь к новорожденным детям (939: p.147-148, 176-177). В 1966 году А.А.Барб высказал довольно убедительное предположение, что водное происхождение подобных Гелло демонов происходит из Междуречья и, в конце концов, сводится к существам, вышедшим из первозданного океана, хаоса, бездны, которая воспринималась и буквально как вся водная стихия, и как потусторонний и загробный мир. Это и шумерский Абзу, вавилонская Тиамат, которую потом убил Мардук, создав из её тела упорядоченный мир. Именно бог Мардук появляется как божественный исцелитель в многочисленных заклинаниях, сохранённых на глиняных табличках библиотеки Ашшурбанипала (VII век до н.э.). Эти заклинания местами поразительно напоминают те, которые использовались затем в греческих и византийских формулах (957: p.5-6), хотя само имя божественного защитника менялось в соответствии с местными представлениями: в древнегреческой культуре это часто были Геракл и Персей, в византийской, как и вообще в христианской — различные святые (957: p.6). И свзяь с водой множества из этих демонов наследует их первичную связь с океаном, как местом, откуда выходит всё, что связано с потусторонним миром.