Четыре брата: Хануи, Хароа, Карика и Хатупату жили со своими родителями на острове Мокоиа на озере Роторуа. В этих местах чудодейственный огонь крадется под землей, подогревает жидкую грязь в больших лужах, а иногда выбивается наружу сквозь трещины в скалах. Когда Хануи, Хароа и Карика стали взрослыми, они ушли в лес ловить птиц и взяли с собой младшего брата Хатупату. Много месяцев братья бродили по лесам между озерами Роторуа и Таупо. Они построили фаре, где жили все вместе, и амбар, где хранили добытых птиц. Большую часть дня старшие братья проводили в лесу и ловили силками птиц. Вечером они приносили птиц домой, складывали в берестяные корзины и для сохранности обмазывали жиром.

Несчастный маленький Хатупату сидел дома и тосковал, потому что братья не хотели брать его с собой. По вечерам, вернувшись домой, они готовили еду и, конечно, забирали себе все лучшие куски. А Хатупату оставляли только самых старых и жестких птиц. Хатупату так исхудал, что у него ребра торчали наружу, но братья только смеялись над ним. Вечер за вечером Хатупату сидел около костра с красными от дыма глазами и предавался горестным размышлениям. Но однажды он решил, что, если братья не будут кормить его досыта, он сам позаботится о себе.

На следующий день, как только братья скрылись среди деревьев и их голоса замерли в отдалении, он поспешил к амбару. Когда он увидел ряды корзин, полных вкусных жирных птиц, его рот наполнился слюной. Он взял горсть толченых корней папоротника, сел и стал с наслаждением поедать их. Хатупату лакомился нежным птичьим мясом и корнями, пока кожа на нем не разгладилась и он не почувствовал, что больше не в силах проглотить ни кусочка. Тогда он стал думать, что делать дальше. Братья, конечно, увидят, что кто-то побывал в их кладовой и опустошил несколько корзин. Хатупату стало страшно. Он решил сказать братьям, что кладовую ограбили враги. Хатупату перевернул несколько корзин и разбросал припасы по полу. Потом взял копье и в нескольких местах расцарапал тело до крови, хотя и не причинил себе серьезного вреда.

В сумерках Хатупату услышал, что братья возвращаются, и лег около фаре, притворившись, будто он без памяти.

Братья натолкнулись на окровавленного Хатупату и решили, что он ранен. Они поспешили отнести Хатупату домой и обмыли его раны.

— Пришли какие-то воины и ворвались в наш амбар, — чуть слышно проговорил Хатупату. — Я не хотел их пускать, но они набросились на меня с копьями. Что было дальше, я не помню, потом я увидел вас.

Братья смазали раны Хатупату растопленным жиром и принялись за еду. Лучшие куски они, как всегда, брали себе, а невкусные отдавали Хатупату. Но после утреннего пира его не привлекала даже самая аппетитная пища, поэтому он отошел от них и сел у костра с той стороны, куда летел дым. Братья увидели, как у него покраснели глаза, и засмеялись. Хатупату молчал, кашлял от дыма и тайком улыбался сам себе.
На следующий день Хатупату вновь повторил свою проделку, а потом еще и еще раз, пока братья не заподозрили неладное. Однажды утром они ушли из дома, а потом тихонько вернулись и заглянули в приоткрытую дверь амбара. Они увидели, что Хатупату сидит на полу, держит в руках жирную птицу и разрывает зубами ее белое мясо. Потом Хатупату встал и начал переворачивать корзины, и тут братья дали волю своему гневу. Они ворвались в амбар, убили Хатупату и спрятали его тело в куче перьев, которая набралась от всех ощипанных птиц.

Вскоре братья вернулись домой. Родители поздоровались с ними и спросили:

— А где ваш младший брат Хатупату?

— Откуда мы знаем. Разве он не с вами?

— Вы прекрасно знаете, что его здесь нет. Где Хатупату?

Братья на минуту растерялись, а потом заговорили все сразу:

— Мы не знаем. Мы не обязаны за ним смотреть. Откуда мы знаем, куда он убежал. Может, он просто подшутил над вами и скоро вернется.

Отец посмотрел по очереди на каждого сына, подождал, пока их языки устанут, и ответил, не тратя лишних слов:

— Хатупату мертв. Это вы убили его.

Потом вошел в дом и сказал жене:

— Старшие сыновья убили Хатупату. Хатупату мертв. Я вижу по их лицам.

— Что же теперь делать? — спросила жена.

— Искать Хатупату. Я попрошу демона найти нашего сына.

Отец произнес заклинание, и через несколько минут мясная муха влетела в амбар и, натыкаясь на стены, зажужжала над головой отца и матери. Это была Тамуму — Та, что жужжит в небесах.

— Отыщи моего сына, его тело лежит где-то на холмах, около озера Таупо, — приказал мухе отец Хатупату.

Тамуму вылетела из амбара и поднялась над холмами, обрывистые склоны которых были отчетливо видны в прозрачном воздухе. Мириады фасеток ее глаз позволяли Тамуму различать малейшие неровности земли. Вскоре Тамуму увидела поляну с заброшенным домом и опустилась на землю. Муха влетела в амбар и увидела огромную кучу перьев. Ползая среди перьев, она быстро нашла тело Хатупату. Та, что жужжит в небесах, пользовалась благосклонностью богов. Благодаря ее заступничеству кровь снова заструилась по жилам Хатупату, и он зашевелился. Как только Хатупату поднялся со своего ложа из перьев, Тамуму вернулась в Роторуа.

Хатупату огляделся. Братья ушли, вокруг не было ни души. Хатупату схватил деревянное копье, выбежал из амбара и ушел в лес.

В лесу он встретил старуху, она охотилась на птиц. Это была людоедка Курангаитуку. У нее были вытянутые трубочкой губы, острые, как наконечник копья. Она незаметно подкрадывалась к птицам и пронзала их губами. Несколько мгновений Хатупату смотрел на нее, как зачарованный. А когда старуха тихонько подкралась к дереву, он отвел руку назад и нацелил копье на птицу. Тонкое древко ударилось о ветку, и острие попало в губы Курангаитуку. Она вскрикнула и обернулась. Хатупату бросился бежать между деревьями, стараясь держаться в тени. Он напрягал каждый мускул, пот градом катился с его лица, но звук неторопливых шагов странной лесной женщины становился все громче. Хатупату остановился под деревом и оглянулся. Его сердце бешено колотилось, он жадно хватал ртом воздух.

Приглядевшись, Хатупату увидел, что руки старухи похожи на крылья, а ноги при движении почти не касаются земли. Курангаитуку приближалась к нему длинными неторопливыми скачками — наполовину летела, наполовину прыгала, поднимаясь и опускаясь, как птица с подрезанными крыльями. Внезапно она заметила Хатупату и, прежде чем он успел шевельнуться, с негромким криком набросилась на него. Курангаитуку схватила Хатупату когтистыми лапами поперек спины и поволокла по узкой тропинке, к полуразрушенному фаре, скрытому в рощице пальм никоу.

— Ложись! — приказала Курангаитуку и втолкнула Хатупату в дверь фаре.

Хатупату проснулся на следующее утро, встал и огляделся. Курангаитуку принесла птицу. Навалившись на нее всем телом, она стала разрывать сырое мясо острыми зубами. Утолив голод, Курангаитуку отдала остатки Хатупату. Хатупату притворился, что ест, но как только Курангаитуку отвернулась, попытался выскользнуть за дверь.

— Не смей выходить! — крикнула Курангаитуку. — Все равно не убежишь. Я тут же узнаю, если ты выйдешь из дома, и непременно поймаю тебя, а тогда берегись!

Как только Курангаитуку ушла, Хатупату принялся разглядывать ее жилище. На стене висел красивый плащ из перьев попугая каки. Рядом — плащ из собачьей шкуры и еще один, сплетенный из самых тонких стеблей льна. "Хорошо бы унести эти плащи", — подумал Хатупату.

Он разговаривал с ручными птицами, которые то и дело влетали в дверь и вылетали наружу, и с ящерицами, не спускавшими с него глаз-бусинок.

"Что, если Курангаитуку велела им следить за мной?" — промелькнуло в голове Хатупату. И он задрожал, глядя на юрких вестниц смерти, которые бегали взад и вперед сквозь щели в тростниковых стенах фаре.

День проходил за днем, и каждое утро Курангаитуку напоминала Хатупату:

— Я тут же узнаю, если ты выйдешь из дома.

Когда она произносила эти слова, Хатупату коченел, потому что у Курангаитуку были такие же глаза, как у ящериц. В фаре не было костра, Хатупату ничего не ел и через несколько дней стал похож на скелет.

Однажды утром Курангаитуку сказала:

— Я ухожу далеко. Смотри, не переступай через порог! Я тут же узнаю, если ты выйдешь из дома.

Как только она скрылась из виду, Хатупату развел костер и поджарил птицу. Поев досыта, он лег и заснул. Его разбудил солнечный луч, упавший на лицо. Хатупату огляделся и сказал самому себе:

— Старуха далеко. Такой случай может больше не представиться.

Хатупату снял со стены красивые плащи и связал в узел. В углу дома лежала палица, таиаха. Хатупату взял ее и замахал над головой, чтобы перебить птиц, которые летали по дому.

— Ни одна не уйдет от меня, — повторял он. — Я все разрушу в этом доме!

Хатупату убил ящериц и сломал тростниковые стены. Потом он подхватил узел и убежал в лес. Мертвые птицы и ящерицы лежали неподвижно. Хатупату перебил всех — всех, кроме одной птицы. Она забилась в темный угол и, когда Хатупату убежал, вылетела из дома и полетела над холмами в дальний лес, где охотилась Курангаитуку.

Хатупату со всех ног побежал домой. Курангаитуку нигде не было видно, и он подумал, что опасность миновала. Хатупату даже прилег отдохнуть, когда устал. И в эту минуту увидел ее. Она была похожа на маленькую букашку на дальнем холме. И тут же, благодаря крыльям, оказалась почти рядом. А в следующее мгновение Хатупату почувствовал ее горячее дыхание у себя на спине. Он снова побежал, но у иего на пути выросла огромная скала.

— Откройся, скала! — в отчаянии закричал Хатупату. Скала открылась, Хатупату устремился во тьму, и скала тут же снова закрылась^*. Хатупату слышал, как бьется о скалу Курангаитуку и как машет крыльями маленькая птичка. Потом все смолкло. Хатупату выбрался из скалы и побежал дальше. Но острые глаза птицы вновь увидели его. Тогда Хатупату спрятался под густыми ветвями дерева, и Курангаитуку пронеслась мимо. Так они мчались по лесу, пока не приблизились к озеру Роторуа.

В Факаревареве, где в лужах бурлит и пенится кипящая грязь, Хатупату побежал еще быстрее. Но Курангаитуку не отставала от него. Она уже протянула лапы, чтобы схватить Хатупату, как вдруг струя горячего пара вырвалась из-под земли и ослепила ее. Она оступилась, упала в кипящую грязь и утонула. С торжеством размахивая таиахой, Хатупату пошел дальше и скоро вышел на берег Роторуа.

Сжимая в одной руке узел, а в другой таиаху, Хатупату вошел в воДу и поплыл на остров Мокоиа. Уже темнело, но он видел озерцо с теплой водой недалеко от родительского дома, где купалась вся их семья и где они брали воду. На берегу озерца Хатупату сел и стал ждать.

Было уже совсем темно, когда ему послышался звук шагов. Звук приближался. Вскоре Хатупату разглядел темный силуэт возле воды. Он протянул руку и схватил незнакомца за ногу. У его пленника от неожиданности перехватило дыхание.

— Кто ты? — тихо спросил Хатупату.

— Я раб старика и старухи из фаре, здесь, рядом, — услышал он в ответ.

— Карика, Хануи и Хароа живут с ними?

— Нет, они поссорились с родителями и живут отдельно. А ты кто такой?

— Я Хатупату.

— Значит, ты жив? Ой, Хатупату, это правда ты?

— Да, это правда, я — Хатупату.

Раб подошел поближе.

— Тогда я скажу тебе всю правду. Отец и мать плачут о тебе, но надеются, что ты жив. Они думают, что тебя убили братья, из-за этого они живут в фаре одни.

— Пойдем к ним, — сказал Хатупату.

Как только Хатупату вошел в фаре, где мерцал слабый свет костра, старики закричали:

— Это наш сын, это Хатупату!

— Тише! — негромко сказал Хатупату. — Это правда, я — Хатупату. Я ожил. Вы послали ко мне Тамуму, и она оживила меня. Я вернулся, я так рад, что вижу вас! Только не плачьте, а то братья услышат.

Мать обняла Хатупату.

— Теперь мы не дадим тебя в обиду. Как хорошо, что младший сын с нами! Не уходи от нас, Хатупату!

Хатупату покачал головой:

— Я знаю, что вы меня любите, но братья могут снова убить меня. Не говорите им, что я вернулся. Пока не рассвело, я спрячусь в яме, где вы храните кумару.

— Тогда я тоже пойду с тобой, — сказал отец. Несколько дней Хатупату прятался в яме, но каждую ночь возвращался домой и оставался с отцом и матерью. Время тянулось медленно, потому что Хатупату жил в темноте: темно было в яме, темно было в фаре, где чадил костер. Хатупату прислушивался к звукам, которые раздавались в деревне, иногда до него долетали голоса братьев. Они были недовольны, что мать так плохо их кормит. Им, конечно, не приходило в голову, что лучшие куски достаются Хатупату.

Однажды утром Хатупату услышал громкие крики. Он подумал, что кто-то увидел, как он в темноте бежал от ямы к дому, и узнал его.

— Хатупату здесь! Хатупату вернулся! — кричали в деревне.

— Не может быть! — сердились братья. — Хатупату умер. Он не вернется!

— Вы говорили, что ничего про него не знаете, — с угрозой сказал отец.

Но прежде чем братья успели выговорить хоть слово, Хатупату встал в яме во весь рост. Его волосы были украшены перьями вождя, уши — пухом с груди альбатроса. Глаза Хатупату сверкали.

— Ах, это ты, Хатупату! — засмеялись братья, когда опомнились от изумления. — Притворяешься, что уже взрослый, а сам прячешься в яме, как крыса в норе. Ты ведь еще совсем маленький.

Хатупату смотрел на братьев из ямы, откуда виднелась только часть его головы.

— Я стал старше, — спокойно сказал он.

— Нет, Хатупату, ты все еще маленький хвастунишка. Настоящий мужчина вылез бы из ямы и сразился с нами.

Одним прыжком Хатупату выбрался из ямы, плащ из красных перьев взметнулся у него за спиной, в руке он сжимал таиаху:

— Я взял эту таиаху у Курангаитуку, женщины-птицы. Она утонула в кипящей грязи в Факаревареве. Это ее плащ.

Хатупату сбросил плащ с плеч, согнул и разогнул руки, показывая, какие у него мускулы, и подпрыгнул высоко в воздух.

Вокруг толпились воины старших братьев.

— Хануи, Хароа, Карика! — крикнул Хатупату братьям. — Я готов!

В то же мгновение братья набросились на Хатупату, надеясь захватить его врасплох. Но Хатупату отступил и ловко отразил их удары. Оружие братьев стучало, как град, по его толстой таиахе. Вдруг Хатупату прыгнул вперед, и на головы братьев посыпались тяжелые удары.

Потом Хатупату снова сделал несколько шагов назад. Братья, тяжело дыша, осторожно двинулись за ним. Три дубины вновь замелькали в воздухе, и Хатупату вновь отразил все удары. Таиаха со свистом кружилась над головой Хатупату, казалось, что над ним носится стая голубей. Один удар, другой, третий... И вот братья лежат на земле, битва окончена.

— Сыновья, — сказал отец, — вы храбро нападаете на младшего брата! Но лучше бы вы употребили силы на то, чтобы отомстить вождю Раумати.

Братья повесили головы. Раумати сжег лодку их предков "Те Араву", и они до сих пор не смыли кровью это оскорбление. Соплеменники ждали ответа.

Первым встал старший сын Хануи.

— Я отомщу за "Те Араву", — сказал он и ушел к себе в фаре.

— Я отомщу за "Те Араву", — сказал Хароа, второй сын.

— Я отомщу за "Те Араву", — сказал Карика, третий сын.

Все смотрели на Хатупату, но он не проронил ни слова и ушел в фаре отца.

Старшие братья толкли корни папоротника, варили кумару и складывали припасы в корзины. А Хатупату все это время старательно заучивал со слов отца, какие узоры вытатуированы на лице Раумати.

Через несколько дней братья рассадили гребцов по лодкам и отплыли от берега. Когда они скрылись из виду, Хатупату обвязал вокруг пояса тридцать плащей из красных перьев, взял таиаху, нырнул и поплыл под водой. Время от времени он выплывал на поверхность и набирал ртом воздух, как делают черепахи в океане Кивы.

На полпути Хатупату вздохнул поглубже, нырнул на дно озера и вынырнул с горстью моллюсков, которые тут же съел. Так Хатупату одолел голод.

К тому времени, когда лодки братьев достигли берега, Хатупату уже успел развесить на деревьях свои плащи.

— Как ты сюда попал? — закричали братья, выпрыгивая на берег. — Где твоя лодка?

— Неважно, как я сюда попал, — сказал Хатупату. — Я здесь. Теперь я пойду с вами.

Братья оставили лодки и через два дня пришли в Макету. Там, на берегу моря, Хануи выстроил всех воинов и разделил их на три отряда. Во главе одного отряда стал он сам, двумя другими должны были командовать Хароа и Карика, а Хатупату остался один.

— Где мои воины? — спросил Хатупату. — Я доказал вам, что умею сражаться и по праву могу сам вести отряд воинов.

Братья засмеялись.

— Пока ты с нами, ты все равно младший брат, — сказали они. — Никто не просил тебя сюда приходить. Ты умеешь только есть. Уходи и спрячься за спиной воинов. Мы собираемся сражаться, а у тебя от обжорства живот стал такой толстый, что ты ни на что не годен.

Но Хатупату и не надеялся, что братья дадут ему воинов. Он не стал с ними спорить и ушел, забрав свои тридцать плащей. Вскоре Хатупату нашел небольшую полянку, где мог спокойно выспаться. На следующий день он проснулся очень рано и даже при слабом утреннем свете увидел, что лучшего места ему не найти. На склоне холма тут и там виднелись кочки, папоротник, вьющиеся растения. Стеблями льна Хатупату быстро привязал к ним плащи из перьев, так что издали казалось, будто отряд воинов припал к земле и готов вот-вот броситься на врагов.

Солнце еще не поднялось над холмами. Хатупату огляделся. Вдалеке он увидел несколько линий, которые сходились в одной точке, — это шли из своих па воины Раумати. Они узнали, что враждебные племена вторглись на их земли, и вожди готовились к бою.

Недалеко от Хатупату старшие братья расхаживали перед своими воинами и отдавали им приказания. Вокруг все замерло, и Хатупату хорошо слышал их голоса. Когда братья смолкли, Хатупату вскочил и стал подбадривать своих воинов — кусты и кочки. Воины братьев обернулись к нему. Хатупату завязал волосы в четыре узла и в каждый воткнул пучок перьев. Шепот восхищения пробежал по рядам. Воины увидели, что Хатупату настоящий воин: высокий, стройный, быстроногий и длиннорукий, что так важно в любой битве.

Кончив свою речь, Хатупату убежал за кусты, развязал три узла и оставил только один надо лбом. Он завернулся в красный плащ, вышел вперед и снова обратился к своим воинам-кустам.

Тем, кто стоял на берегу моря, казалось, что с отрядом говорит другой вождь. Хатупату сел и вскоре встал в другом месте, уже в льняном плаще, с распущенными волосами. Хатупату много раз опускался на землю и снова вставал. И каждый раз на нем была другая одежда. То он надевал плащ из собачьей шкуры, то из перьев, то из льна; он сжимал в руке палицу мере, потом какое-нибудь другое оружие, потом таиаху. Наконец, Хатупату поднялся голым, размахивая белым костяным ножом пату. Он был готов в любую минуту ринуться в бой.

— Ого! — закричали воины братьев.

— Ого! — закричали воины Раумати, которые подошли уже совсем близко.

Храбрецам Раумати не терпелось покарать пришельцев, но они обошли стороной маленький отряд, где было так много могущественных вождей. Они предпочли вступить в бой с воинами Хануи. Воины Раумати стремительно приблизились к чужеземцам и забросали их небольшими копьями из дерева мануки. Столько копий метали они одновременно, что солнца не было видно. Преимущество в силе было на их стороне, и они сделали все, чтобы использовать его как можно лучше. Ряды воинов Хануи дрогнули и рассыпались, воины Раумати обрушились на них, будто морские волны на песчаный берег. Но позади воинов Хануи стояли воины Хароа, они пришли на помощь своим соплеменникам. Воины Хароа выстроились в два ряда и были готовы отразить нападение. Но воины Раумати и на этот раз прорвались сквозь цепь пришельцев и столкнулись лицом к лицу с третьим рядом врагов во главе с Карикой. Это был последний оплот братьев Хатупату. Воины Карики не испугались. Сам Карика бросился в гущу битвы, и его воины двинулись вперед. А воины Раумати начали отступать. Тогда Раумати возвысил голос и приказал своим воинам напрячь все силы. Они привыкли повиноваться своему вождю, и у них будто крылья выросли. Они снова бросились вперед и разорвали цепь воинов Карики, а те, спасая свою жизнь, стремительно побежали к лесу.

Раумати и его воины бросились в погоню за отступающими, но вдруг услышали, что кто-то громко поет боевую песню. Они обернулись и увидели вдалеке, возле кустов, маленький отряд, перед которым стоял вождь и размахивал палицей мере.

— Остановитесь, нападайте на врагов! — раздавался громкий голос Хатупату.

Раумати созвал своих воинов, и они начали осторожно приближаться к отряду, где было так много могущественных вождей. На некоторое время Хатупату потерял их из виду, потому что они скрылись за холмом. А к тому времени, когда воины Раумати преодолели последний подъем, кусты-воины исчезли, и они увидели перед собой одного Хатупату. Он сбросил плащ и вынул перья из волос, в правой руке он сжимал мере. Один из вождей прыгнул вперед, его удар наверняка положил бы конец битве, если бы Хатупату не отразил его своей мере. Хатупату приблизился к вождю, и не успел тот опомниться, как бездыханным упал на землю.

Воины Раумати пришли в смятение, потому что погибший вождь славился своей отвагой. Они повернули назад и побежали вниз по склону. А Хатупату набрал побольше воздуха и запел победную песню так громко, что заглушил крики отступавших. Его ликующие возгласы долетели до ушей братьев, которые притаились в лесу. Выглянув из-за кустов, они увидели, что воины Раумати бегут прямо на них. Они поспешно созвали своих воинов и бросились на бегущих. Подоспевший Хатупату тоже кинулся в ряды врагов. Он носился взад и вперед, отыскивая вождя с татуировкой, рисунок которой старательно заучил со слов отца.

На острове Мокоиа старики, женщины и дети толпились на берегу, поджидая возвращения воинов. Наконец победная песня разнеслась над озером. Гребцы братьев так разогнали лодки, что они пробежали вместе с волнами половину пологого берега. Старый отец Хануи, Хароа, Карики и Хатупату стоял, выпрямившись, у самой воды и поджидал сыновей.

— Дети мои, вы победили, — сказал он, когда смолкла песня.

— Да, мы победили, — откликнулся Хануи. — Враги погибли. Твои сыновья Хануи, Хароа и Карика совершили подвиг. Через многие годы наши дети будут прославлять это великое деяние в своих песнях.

Хануи встал в лодке.

— Раумати пал от моей руки, — сказал он и протянул отцу отрубленную голову.

Но, к удивлению собравшихся, Хароа тоже протянул отцу отрубленную голову, и Карика тоже.

— Вот голова Раумати, — с гневом проговорил Хануи. — Он шел во главе своего отряда. Я сам убил его.

— Нет, вот голова Раумати! — закричал Хароа.

— Отец, будь нам судьей, — сказал третий сын. — Это я, Карика, отомстил Раумати.

Отец осмотрел одну голову, потом другую, потом третью и опустил глаза.

— Горе! — сказал он. — Горе! Случилось чудо. Раумати убежал от вас.

Тогда встал Хатупату. До этой минуты он сидел вместе с воинами, и никто не обращал на него внимания. Хатупату вынул руку из-под плаща и протянул отцу татуированную голову.

— Отец, прошу тебя, будь нам судьей, — негромко сказал он, но в наступившей тишине все услышали его слова. — Это голова твоего врага?

Отец поднял глаза, и в них снова загорелась радость.

— Да, — сказал он. — Да, это голова Раумати. Настал час торжества. Мой младший сын, мой Хатупату, отомстил за нас. Честь и слава Хатупату!
В тот вечер в деревне был большой праздник. Отблески костров плясали на лицах людей и на лице самого храброго, самого сильного из них — прославленного вождя Хатупату. А Хануи, Хароа и Карика сидели в одиночестве в своих темных домах, и горько им было слышать песни и смех соплеменников.