"— Иди, иди ко мне… Ты ведь еще не знал женщины?

Пеплос распахнулся. Свет луны упал на обнажившуюся ногу незнакомки. На мосластую ногу ослицы, покрытую клочковатой шерстью, с медным копытом на конце.

— Эмпуза!

Нянька в детстве не жалела страшилок: «Будешь шалить — придет Эмпуза, вспорет тебе пузо! Затопчет ослиной ногой, кровь выпьет, мясо съест…» Отец злился: «Сдурела? Нет никакой Эмпузы, сынок, это бабьи сказки…» Амфитрион очень боялся кровожадной женщины-ослицы. Затем подрос и решил: отец прав. И вот кошмар из детства навис над ним во плоти... Лунный блик подмигивал, сверкая на меди копыта: дрожишь, герой?

...

Лицо Эмпузы по-прежнему оставалось в тени.

— Я папу позову! Он тебе как даст!

— Папа спит, мой сладкий... Когда прихожу я, мужчинам снятся сны, липкие, как паутина...

Смех превратился в град, уничтожающий посевы. В нем хрипело ворчание собаки, скалящей клыки. И мускус благовоний сменился вонью свежего навоза."

Г.Л.Олди "Внук Персея. Мой дедушка — Истребитель" (492)

Эмпуса — одно из существ греческой мифологии, о которых нам, к сожалению, мало что известно. Но несмотря на немногочисленные упоминания об этом существе или существах, можно предположить, что эмпуса — персонаж довольно известный, и, скорее, всего, принадлежит к низшим демонам подземного мира, фигурируя в основном в памятниках, связанных так или иначе с народной культурой.

Если проводить параллели с другими фантастическими существами греческой мифологии, то нельзя не заметить, что эмпуса находит черты, роднящие её с ламией, а если проводить аналогии с персонажами мифологии христианской — с суккубами.

Эмпуса два раза упоминается в комедиях Аристофана. Первый раз — в комедии "Лягушки", в эпизоде, когда Дионис вместе со слугой спускается в Аид:

"Ксантий

...Я слышу шум.

Дионис

Где? Где?

Ксантий

За тобою

Дионис

Стань за мной!

Ксантий

А теперь он спереди

Дионис

Тогда стань спереди!

Ксантий

А теперь, клянусь Зевсом, я вижу чудовищную тварь!

Дионис

Как выглядит?

Ксантий

О ужас! Оно все формы принимает,

Сейчас как бык, а вот как мул,

А вот как прекрасная женщина.

Дионис

Где? Пойду с ней познакомлюсь.

Ксантий

Нет, стой! Теперь уже не женщина, а сука^*

Дионис

Тогда, должно быть это Эмпуса.

Ксантий

О! Всё её лицо горит огнём.

Дионис

У неё одна нога из бронзы?

Ксантий

Клянусь Посейдоном, да! А другая — навоз,

Уж будь уверен."

Аристофан "Лягушки", 290 и далее (160)

Второй раз мы встречаем Эмпусу у Аристофана в комедии "Законодательницы" или "Женщины в народном собрании", в эпизоде, в котором три старухи пытаются затащить к себе молодого человека, так как "женщины постановили, что если юноша желает юную девушку, то он может лечь с ней лишь после того как удовлетворит старуху; если же он откажется и пойдёт искать деву, то старуха имеет право хватать его и тащить к себе". Отбившись при помощи девушки от первой старухи, юноша, не успев поблагодарить девушку за избавление, попадает в руки второй:

"Юноша

О, Зевс Избавитель, как же ты мне помогла, избавив от этой старой развалины! И с каким же рвением я докажу свою признательность в более вещественной форме!

(Когда они с девушкой направляются к ней в дом, появляется ещё более старая и уродливая старуха.)

Вторая старуха

Эй, ты там! Куда ты тащишь того юношу, пренебрегая законом? Закон повелевает, что сперва он должен спать со мной.

Юноша

А! Что за неудача! Откуда вылезла эта карга?
Она даже ещё более страшная, чем первая.

Вторая старуха

Иди сюда.

(Берёт его за руку)

Юноша (Обращаясь к девушке)

О! Прошу тебя, не дай ей увести меня!

Вторая старуха

Это не я, а закон уводит тебя.

Юноша

Нет, не закон, а Эмпуса с телом укрытым пятнами и нарывами."

Аристофан "Женщины в народном собрании", 1045 и далее (161)

Из этих упоминаний можно сделать вывод, что Эмпуса — это обитательница подземного мира, она умеет изменять свой облик, хотя и имеет устоявшиеся атрибуты — бронзовую ногу и пылающее лицо. Если в эпизоде из "Лягушек" Эмпуса является нам как чудовище, одно из обитателей Аида, то во втором эпизоде мы видим намёки на соблазняющие функции Эмпусы, что видно и по стандартному, по всей очевидности, умению обращаться в красивую девушку, однако во втором эпизоде, о "соблазнении" как таковом речь не идёт,— скорее эмпуса "овладевает" молодой плотью. Возможно также, что во втором эпизоде представлен простой речевой оборот.

Как мы видим, в обеих случаях, эмпуса выступает как существо устрашающее и, возможно, опасное. Само упоминание его в драматических произведениях свидетельствует о широкой распространённости знания об эмпусе, так как постановки были расчитаны на широкие массы и, соответственно, их реалии должны взывать к традиционному, распространённому, "разделяемому обществом знанию". Об этом говорит и упоминание этого существа Демосфеном в своих "Речах" (Речь XVIII.130), которые также произносились при больших скоплениях народа.

Против подобных зловредных существ широко употреблялись разнообразные охранные амулеты, драгоценные камни, которые, как считалось, обладали различными чудесными свойствами. Автор II в. н.э. Дионисий упоминает о том, что для эмпус страшна яшма: "Это море^* представляет много и другого чудесного для людей, а также производит кристалл и тёмную яшму, страшную для эмпус и других привидений" (170: c.240).

Ещё одно значительное упоминание об эмпусе принадлежит автору III века н.э. Флавию Филострату, причём история рассказанная им имеет явно фольклорный, низовой характер. Вот эта история, использованная, кстати, впоследствии Яном Потоцким в "Рукописи, найденной в Сарагосе":

"Случилось в ту пору в Коринфе философ Деметрий, постигший всю силу кинической науки — впоследствии Фаворин не без похвалы отзывался о нём во многих своих трудах. Приверженность упомянутого Деметрия к Аполлонию была, говорят, точь-в-точь такова, как приверженность Антисфена к мудрости Сократовой: он следовал за Аполлонием, жаждал его поучений, внимая его речам и, увлекая к нему достойнейших из собственных своих почитателей, в числе коих был и ликанец Менипп — двадцати пяти лет, разумения изрядного, а телом столь совершенный, что уподоблялся обличьем прекрасному и благородному ристателю. В этого Мениппа была, как мнилось многим, влююлена некая чужестранка; казалась она миловидна и ласкова, да притом говорила, что богата,— а на деле ни одно из этих свойств не было правдою, но всё было одно наваждение. И вот как-то раз, когда Менипп в одиночестве шёл по Кенхрейской дороге, явилась ему нежить, видом женщина, и женщина эта схватила его за руку, твердя, что давно-де его любит, а сама-де финикиянка и живёт-де в предместье Коринфа — и, действительно, назвала одно из предместий. "Приходи вечером,— уговаривала она Мениппа,— и послушаешь, какие песни спою я тебе, и вина отведаешь, какого в жизни не пил, и никакой соперник тебя не потревожит — буду я, красавица, с тобою, красавцем". Юноша согласился, ибо не только любомудрию (философии — прим.авт.) был предан, но и к любострастию склонен; итак, он пришёл к ней на закате, а затем стал частенько навещать её вроде бы для забавы, отнюдь не понимая, что связался с нежитью. И вот Аполлоний, глянув на Мениппа, словно ваятель, создал мысленное изображение юноши, проник в его сущность и обратился к нему с такими словами: "Ты, без сомнения, красавец и приманка для красоток, однако сейчас сохнешь по змее, а змея — по тебе". И заметив удивление Мениппа, он добавил: "Женщина эта тебе в жёны не годится. Да и зачем? Уж не думаешь ли ты, что внушил ей страсть?" — "Клянусь Зевсом! — воскликнул тот.— "Она расположена ко мне так, словно влюблена!" — "И ты намерен на ней жениться?" — "Да, ибо приятен союз с любящей супругой". Тогда Аполлоний спросил, на какой день назначена свадьба. "Свадьба назначена без отлагательства, отвечал Менипп,— скорее всего завтра". Аполлоний дождался свадебного пира и, представ перед только что сошедшимися гостями, спросил: "Где же прелестная хозяйка, ради которой вы явились сюда?" — "Вот она", и с этими словами Менипп, покраснев, вскочил с места. "А серебро и золото, и всё прочее, чем разубран покой, — кому из вас принадлежит?" — "Жене, ибо всё моё имущество — вот!" — и Менипп указал на своё рубище. Тогда Аполлоний обратился к гостям: "Знаете ли вы сады Тантала, кои присутствуя, отсутствуют?", — "Знаем из Гомера, отвечали те,— ибо в Аид нам спускаться не случалось". — "Точно как упомянутые сады, — продолжал Аполлоний,— следует вам понимать и всю эту роскошь,— не как действительность. Вникните же в сказанное мною! Эта вот ласковая невеста — одна из эмпус, коих многие полагают упырями и оборотнями. Они и влюбляются, и любострастию привержены, а ещё пуще любят человечье мясо — потому-то и завлекают в любострастные сети тех, кого желают сожрать". — "Придержи язык и убирайся!" — закричала невеста и, притворясь, будто услышанное ей противно, принялась насмехаться над философами, которые-де вечно болтают всякий вздор. Однако тут золотые кубки и мнимое серебро словно ветром сдуло, вся утварь скрылась с глаз долой, все кравчие, повара и вся прочая челядь исчезли, посрамлённые Аполлонием,— и тогда нежить, прикинувшись плачущей, стала умолять не мучить её и не принуждать к свидетельству о подлинной своей природе, но Аполлоний был твёрд и не отпускал. И вот она призналась, что она и вправду эмпуса и что хотела откормить Мениппа удовольствиями себе в пищу, ибо в обычае у неё выбирать в пищу прекрасные и юные тела ради их здоровой крови."

Флавий Филострат "Жизнь Аполлония Тианского", 4.25 (162: с.84-85)

Здесь, образ эмпусы ещё более обогащается, а также становится ещё более понятна связь эмпусы с ламией.

Часто упоминаемая связь эмпусы с Гекатой, а также предположения, что эмпуса — один из эпитетов этой богини происходит по-видимому не из античности, а из византийского словаря X в. "Свиды", информация которого восходит тем не менее к античным памятникам, до нас не дошедшим. В изображении "Свиды", эмпуса — демонический призрак, насылаемый Гекатой злополучным людям либо это и есть сама Геката. "Свида" также упоминает ещё два имени для эмпусы — "Ойнополь", так как она появляется из темноты, либо потому что наделена способностью менять обличье, а также "Оноскелис" (греческое "с ослиными ногами"). Последнее имя часто считают самостоятельным демоном, встречающимся в "Завещании Соломона" — иудейском памятнике написанном на греческом (IV-I века до н.э.). Там Оноскелис описывается как привлекательная женщина с ослиными ногами, то есть по внешности — это не что иное, как сатир женского пола.

Образ эмпусы остаётся крайне сложным для объяснения и интерпретации, а слишком обрывочные и разнородные упоминания не дают полно осветить историю этого существа. Несомненно то, что образ этот восходит скорее всего к народной мифологии Греции и относится к разряду суеверий и народных представлений о демонических существах подземного мира. Также можно предположить, что образ эмпусы испытывал влияния функционально схожих существ, таких как ламия, мормолики и других, но в свою очередь, не передал свои оригинальные черты более поздним схожим существам.

О крайней неопределённости облика и функций этого существа, может служить тот факт, что в современном английском переводе "Речей" Демосфена, Эмпуса переведено как "Баньши" (!), а комментарий дополняет, что в оригинале — "эмпуса", т.е. хобгоблин (!!!).

Также эмпуса появляется во втором акте "Фауста" Гете:

"Эмпуза

(врываясь)

Здравствуйте! Я той же масти

И в игре приму участье.

Ламии

Ты - лишняя, да и урод,

И нам испортишь хоровод.

Эмпуза

(Мефистофелю)

Я тетушка твоя Эмпуза

С ослиною ногой кургузой.

Хотя ты с конскою ногой,

Привет тебе, племянник мой.

Мефистофель

От всех в чужом краю скрываясь,

На родственников натыкаюсь.

Что Гарц, что Греция, — меня

Везде преследует родня.

Эмпуза

Я превращаться мастерица,

И я сегодня в честь твою,

Чтоб к родственнику подольститься,

С ослиной головой стою.

Мефистофель

Хотя фамильное родство

Тут ценят более всего,

Я отрекаюсь самочинно

От тетки с головой ослиной.

Ламии

Уродину ты эту брось!

Она — страшилище округи.

Все, что есть милого, в испуге

Бежит, рассеиваясь врозь."

Иоганн Гете "Фауст", перевод Бориса Пастернака (171)

В комментариях к роману об эмпусе сказано следующее: "одноногая ламия-оборотень, меняющая свою безобразную внешность на обольстительную; ослиной ногой наделила ее греческая мифология, ослиными ушами — фантазия Гете" (171).