Под толщей вод, в глубинах потаенных,

Вдали от волн, ветров и сотрясений,

Среди безмолвных сумерек зеленых

Спит Кракен. Чащи губчатых растений

И мхов его хранят; опутан сетью

Зыбучих трав, подводный остров дремлет

И кольца гибких щупалец колеблет

Сквозь муть и мглу; прошли тысячелетья

И вновь пройдут, дремоты не наруша,

Давая корм ракушкам и полипам, —

Пока не содрогнутся хлябь и суша

И не прожжет пучин огонь небесный;

Тогда впервые он всплывет из бездны

Пред очи ангелов — и с тихим всхлипом

Умрет его чудовищная туша.

Альфред Теннисон «Кракен» (перевод Г.Кружкова)

Соленые морские просторы в представлении древних были как местом зарождения жизни в мире, так и крайне опасным для этой жизни пространством. Опасным и из-за непредсказуемого буйства стихий, и из-за тех, кто эти пространства населяет. Особые опасения вызывали те гиганты, которые — подобно птицам Рух и Анке в небесах, слонам и каркаданам на земле и драконам везде, где они встречаются — жили под водной гладью.

Последние — это обычно скорее рыбы (каковыми считали китов), либо млекопитающие на подобие китов (Ясконтий, Фастотиколон, Хафгуфа) или даже гигантских черепах (Аспидохелон). Но среди всего этого богатства громадных китообразных, титанических черепах и прочих рыбомонстров действительно особняком стоят головоногие северных морей и их король — Великий Кракен.

Вообще, всякие головоногие — кальмары, каракатицы и прочие морские деликатесы — нечасто становятся объектами мифологической фантазии. Примеров их включения в мифологическую картину мира крайне мало. Помимо и правда широко распространившихся за последние века исландских кракенов здесь можно вспомнить разве что японскую любовь к спрутам (см. например картину «Сон жены рыбака») их подразделением на "ика" (каьмары) и "тако" (осьминоги), также широко разошедшуюся по мировой литературе:

«Рассказывают, что во владениях сиятельного военачальника Ямаути Кадзутое промышляла губки знаменитая в Тосо ныряльщица по имени О-Гин. Лицом она была приятная, телом крепкая, нравом веселая. В тех местах издавна жил старый ика длиной в двадцать шагов. Люди его страшились, она же с ним играла и ласкала его, и он приносил ей отменные губки, которые шли по сто мон. Однако когда ее просватали, он впал в уныние и пожрал ее. Больше его не видели. Это случилось в тот год, когда сиятельный военачальник Ямаути по настоянию супруги счастливо уплатил десять ре золотом за кровного жеребца».

Аркадий и Борис Стругацкие «Сказка о тройке» (452)

Вот, пожалуй, и все мифологические аллюзии по поводу головоногих. Хотя, правды ради надо сказать, что были попытки представить известных по древнегреческим мифам Лернейскую Гидру и Медузу Горгону именно как переосмысление неких головоногих моллюсков (553), но как-то сие весьма сомнительно. Равно как и идея о том, что скандинавский Мировой Змей Йормунганд — это тоже некий вид гигантского кальмара.

Однако вернемся к нашим осьминогам и кальмарам. В Европе первые их описания были даны еще в Древней Греции. Они принадлежат стилосу Аристотеля и являются больше естественнонаучными, нежели мифологическими. Чуть дальше от науки и ближе к монстрологии были данные, представленные Плинием Старшим, который рассказывал о десятиметровом «полипе», который около Гибралтара воровал рыбу из засолочных чанов. Своими разбойными действиями полипус вынудил сторожей соорудить частокол для защиты против него. Однако это не помогло и тогда сторожа привлекли к охране засолочных баков специальных собак. И однажды ночью полипуса «взяли с поличным». И хотя сей монстр отбивался своими «узловатыми дубинками», собаки с зубами и люди с острогами в конце концов взяли верх:

Голову этого животного показали знаменитому своими пирами проконсулу Лукуллу, он в то время находился в Испании. Многочисленные щупальца, торчавшие из головы, были усажены странными наростами, по-видимому присосками, похожими на миски величиной с урну. Щупальца измерили — длина их равнялась 30 футам (около 10 метров) а весили они вместе с головой 700 фунтов. Диковинного «зверя» законсервировали, чтобы отправить в Рим.

Акимушкин И.И. "Следы невиданных зверей" (553)

Это юг, а в Северной Европе первое упоминание о потенциально головоногих относится к 1250 году, когда увидело свет «Королевское зерцало». В этом труде, предназначенном для обучения будущего норвежского короля Магнуса VI, упоминаются два морских монстра, которых часто принимают за большие острова, — Хафгуфа и Лингбакр:

"Существует рыба, о которой обычно не говорят из-за ее размера, который кажется людям невероятным. Очень немногие могут четко о ней что-либо сказать, потому что она редко появляется вблизи берегов или там, где можно увидеть рыбаков; и я полагаю, не так уж много есть подобных рыб в море. Чаще всего в нашем языке мы называем ее хафгуфа. Также я не могу однозначно сказать о ее длине в локтях, ибо когда она показывается перед людьми, то больше похожа на землю [остров], чем на рыбу, и ни от кого я не слышал, что хафгуфа была поймана или найдена мертвой; и мне кажется, что не должно быть таких более двух в океанах, и я считаю, что каждый из них не может воспроизводить себя, ибо я верю, что они всегда одни и те же..."

"Королевское зерцало" (239: p.32)

Хотя о Лингбакре больше рассказывается в саге об Орваре-стреле:

Сейчас я скажу вам, кто эти два чудовища. Одного из них зовут Хафгуфа, другого — Лингбакр. Он — величайший из всех китов в мире, но Хафгуфа — самый большой монстр, из созданных в море. Это в ее природе — глотать и людей, и корабли, и китов, и все, что ей попадается. Она на много дней уходит под воду, а потом поднимает голову и ноздри так, чтобы между ними двигались воды приливов и отливов. И случилось так, что в солнечные часы мы прошли в проливе между ее головой и ноздрями [видимо, между верхней и нижней частями ее пасти], которые мы посчитали скалами в море, а Лингбакр, который был остров, увидел нас и опустился вниз [утянув за собой всех высадившихся].

Сага об Орваре-стреле (*)

Сегодня считается, что описание морского монстра в «Истории северных народов» Олафа Магнуса (1490-1557), шведского церковного деятеля и дипломата, — это описание кракена, хотя Магнус ни разу не употребляет это слово.

"Ужасающие рыбы водятся у берегов Норвегии, необычных разновидностей, хотя и передают, что они относятся к видам китов. Они показывают свою жестокость при первом своём появлении, и заставляют остерегаться людей смотреть на них. Ибо если человек смотрит на них долго, то то они внушают ему страх и заставляют трепетать. Их вид ужасен, их головы квадратные и все усеяны колючками. Округ головы торчат острые и длинные рога во все стороны и подобно это зрелище дереву, вырванному с корнями. Их головы длиной в десять или двенадцать локтей, очень черные и с гигантскими глазами, которые рассажены по окружности в восемь-десять локтей. Ширина зрачка — один локоть, он огненно-красного цвета, и потому темной ночью морякам кажется, будто под водой пламя горит. Волосы у них толстые и длинные, как гусиные перья, и свисают с головы подобно бороде. Остальное тело, по сравнению с громадностью квадратной головы, у них очень мало́, не более 14-15 локтей. Одно такое чудовище легко может потопить много больших кораблей со множеством сильных матросов".

Олаф Магнус "История северных народов" (873: p.225)

Как мы видим, в описании Магнуса кракен предстает в виде чудовищного монстра. И монстр этот по своему внешнему виду одновременно крайне мало напоминает кого-либо из известных представителей животного мира и в то же время может быть сопоставлен со многими из них: с громадным китом, с чудовищной черепахой, с огромным кальмаром или спрутом и даже с гигантским раком либо крабом. Последняя — ракообразная версия — может быть диагностирована и в следующем сообщении о кракене, принадлежащей перу Эрика Понтоппидана, епископ Бергенский:

"Когда чудовище всплывает на поверхность, над морем поднимаются его блестящие рога или щупальца, становясь всё толще по мере того как поднимаются над поверхностью воды и иногда возвышаются над ней, как мачты корабля средних размеров. Это, по-видимому, руки животного, и говорят, если ухватится он ими даже за самое большое судно, то может утащить его на дно. Наши рыбаки единодушно утверждают, что иногда, отплыв на несколько миль от берега и достигнув известного места с глубиной в 80 или 100 саженей, они находят там глубину лишь в 20-30 саженей, а то и меньше. Здесь тучами разная рыба вьется, много трески и морских щук, поэтому они и заключают, что на дне лежит кракен"

Эрик Понтоппидан "Естественная история Норвегии" (871: р.212)

Правда, по такому описанию Понтоппидан опознает скорее не рака, а полипа: «По всей вероятности, это огромное морское животное можно отнести к полипам или к разновидности морских звезд» (871: р.212) — причем действительно исключительных размеров, сопоставимых с иным островом. Что, собственно, создавало большие проблемы для тогдашних картографов: то есть, понимаешь, остров, то нету его на положенном месте...

Также епископ Бъёргенский пишет, что главная опасность кракена не в его целенаправленной агрессии (хотя монстр вполне способен успешно нападать даже на крупные суда), а в тех водоворотах, которые возникают из-за его размеров. Когда кракен погружаться в водные пучины пучины, возникают просто чудовищные водовороты (871: р.212). Эти водовороты часто выступали причиной гибели моряков, рыбачивших над кракеном. Вообще, фраза «ловить рыбу на Кракене» означала очень большой улов, потому что, по легенде, спящий кракен не контролировал свои процессы выделения и вокруг него периодически возникало целое облако полупереваренной пищи. Понятно, что это привлекало огромное количество рыбы, которую проснувшийся кракен успешно ловил, чтобы превратить их «через положенное время путем переваривания в приманку для других рыб».

В этой особенности кракена — привлекать запахом мелкую рыбу — отчетливо прослеживается «китовый след», который широко тиражировался в бестиарской литературе и имел символически-моральную подоплеку:

"Когда его допекает голод, этот страж океана разевает пасть как можно шире. Из его утробы исходит приятный запах, который обманывает рыб других пород. Беспечными стаями они заплывают в огромную пасть, пока она не заполнится. Так бывает со всяким человеком, который дает себя заманить приятным запахом, нечестивым желанием, — и совершает грех противу Царя славы."

Х.Л. Борхес "Книга вымышленных существ" (1)

Такая вот преемственность традиций.

В XVIII веке о кракене узнали и просвещенные жители России. Писатель Василий Левшин использовал книгу Понтоппидана при подготовке своего «Словаря ручной натуральной истории» (1778). Только вот в этом варианте кракен представляется уже не полипом каким, но раком:

«Крак есть рак, величины непонятной, обитающий в Северном море; он занимает ужасное место, и северные рыбаки бывают рады, когда на оное наедут, ибо над ним всегда множество рыб вьется. Познают пребывание его по мели в море: когда известное место, бывшее глубиною до ста сажен, по мере гирьки окажется только сажен в тридцать.

Заключают тогда, что на дне крак находится. И если отмель сия отчасу становится мельче, заключают, что крак вверх поднимается, тогда спешат отъехать и, достигнув до настоящей глубины, останавливаются.

Тогда видят оказывающуюся из воды поверхность сего ужасного животного, ибо всего его никто не видывал.

У него спина, по-видимому, имеет около полуторы аглицкой мили в окружности. Сперва показывается он во образе многих малых островов, как бы лесом обросших, с возвышениями рогов, со среднюю корабельную мачту величиною, сии острова не что иное должны быть, как неровности спины его, и видима бывает на оных плавающая и прыгающая рыба.

Когда чудовище сие начнет опять на дно опускаться, происходит тогда вертящееся волнение, которое все утащить на дно моря в состоянии».

Левшин В. "Словарь ручной натуральной истории" (553)

Очевидно, метаморфозы левшинского кракена из осьминога или кальмара в чудовищное ракообразное имели сугубо лингвистические основания, нежели какие мифологические или естественнонаучные — просто по созвучию. Если же обратиться к скандинавским языковым истокам, то можно выяснить, что слово "krake" изначально имело значение "искривленный, изогнутый", а также употреблялось для обозначения больных животных. "Kraken" - определённая форма того же слова. На Шетлендских островах слово krekin является табуированным наименованием для китов, а в немецком слово krake значит "осьминог". Того же корня английские слова "crook" (крюк) и "crank" (поворот, изгиб).

В XVIII веке к кракену начал формироваться уже не любительско-натуралистический интерес, но профессионально-научный. Начало ему положил Карл Линней, поместив легендарного кракена в свою «Систему природы» с латинским именем Microcosmus. Впрочем после, во втором издании «Системы» кракен уже не упоминается, но все-таки... В начале XIX века о кракене вспоминает зоолог Пьер-Дени де Монфор, который, как и Линней, отнес кракена к моллюскам, только не к кальмарам, а к осьминогам. Причем, выделил два вида, один из которых был назван Kraken octopus. Однако идеи де Монфора не встретили поддержки у научного сообщества и опять ученые на некоторое время забывают о кракене. Новый толчок интереса к этому морскому монстру дал датский зоолог Япетус Стенструп, который в 1857 году на морском берегу нашел гигантский клюв некоего головоного. Исходя из относительных размеров клювов других головоногих, Сенструп выводит столь впечатляющие предполагаемые размеры животного, что ему было присвоено латинское имя Architeuthis dux — суперкальмар-князь.

В общем, XIX век стал веком популяризации кракена. Помимо попадания в научные издания в качестве гигантских обитателей морских и океанических глубин, кракены стали попадать и в рыбачьи сети, и в прицелы военных кораблей — тогдашняя пресса буквально пестрела сообщениями о встречах с чудовищными октопусами, полипусами и прочими щупальценосными монстрами. Толи болезнь какая заставила северную популяцию кракенов держаться ближе к воздуху, толи непонятное потепление глубинных вод вытолкнуло их ближе к поверхности, но факт остается фактом — «…много гигантских животных погибло в эти годы. Их часто находили тогда на поверхности океана, полуживых и мертвых, и даже на берегу, выброшенных морем…» (553).

Отдельная сфера, где кракены-спруты приобрели мировую известность — это приключенческие романы с естественнонаучным уклоном:

Перед нами была огромная мясистая масса футов по семьсот в ширину и длину, вся какого-то переливчатого желтовато-белого цвета, и от центра ее во все стороны отходило бесчисленное множество длинных рук, крутящихся и извивающихся, как целый клубок анаконд, и готовых, казалось, схватить без разбору все, что бы ни очутилось поблизости. У нее не видно было ни переда, ни зада, ни начала, ни конца, никаких признаков органов чувств или инстинктов; это покачивалась на волнах нездешним, бесформенным видением сама бессмысленная жизнь.

Когда с тихим засасывающим звуком она снова исчезла под волнами, Старбек, не отрывая взгляда от воды, забурлившей в том месте, где она скрылась, с отчаянием воскликнул:

— Уж лучше бы, кажется, увидеть мне Моби Дика и сразиться с ним, чем видеть тебя, о белый призрак!

— Что это было, сэр? — спросил Фласк.

— Огромный спрут. Не многие из китобойцев, увидевших его, возвратились в родной порт, чтобы рассказать об этом.

Мелвил Г. "Моби Дик" (560)

— Жаль, — заметил Консель. — Хотелось бы мне встретиться лицом к лицу с одним из этих спрутов, о которых рассказывают, будто они способны утащить в морскую бездну целый корабль. Этих животных зовут у нас крак...

— «Крак» — и капут! — иронически ответил канадец.

— Кракены, — закончил слово Консель, не обращая внимания на шутку своего товарища.

— Никогда я не поверю, — сказал Нед Ленд, — что подобные животные существуют на свете.

…

Это был спрут огромных размеров, метров в восемь величиной. Он с большой быстротой плыл по направлению к „Наутилусу”, не спуская с нас своих зеленовато-синих глаз. Его восемь щупальцев, или ног, росших прямо из головы. <...> Можно было отчетливо видеть все двести пятьдесят присосков, расположенных на внутренней стороне щупальцев в виде полусферических капсул. Иногда эти щупальцы как бы прилипали к окну салона. Пасть чудовища — роговая и загнутая, как клюв попугая, — открывалась и закрывалась.

Жюль Верн, "Двадцать тысяч лье под водой" (559)

Да, наука признала существование гигантского головоногого (семейство глубоководнх кальмаров Architeuthidae) и приключенческая литература с радостью внесла его в свой каталог антигероев биологического происхождения. Однако «животная трактовка» гигантского спрут, которого рисовали то как осьминога, то так кальмара, была не единственной. Вероятно с подачи Теннисона и бестиарских интерпретаций, иногда кракен смотрелся со страниц романов не как природное существо, но как сугубо инфернальный монстр, воплощение всего морского зла:

По мнению Дени Монфора... осьминог обладает чуть ли не человеческими страстями; осьминог умеет ненавидеть. В самом деле, быть идеально омерзительным — значит, быть одержимым ненавистью.

Уродство отстаивает себя перед необходимостью своего уничтожения... Комок слизи, обладающий волей, — что может быть страшнее!.. На вас нападает воздушный насос. Вы имеете дело с пустотой, вооруженной щупальцами. Ни вонзающихся когтей, ни вонзающихся клыков, одно лишь невыразимое ощущение надсекаемой кожи. Укус страшен, но не так страшен, как высасывание. Коготь — пустяк по сравнению с присоском. Коготь зверя вонзается в ваше тело; присосок гада вас втягивает в себя... кожа лопается под мерзкими присосками; кровь брызжет и смешивается с отвратительной лимфой моллюска. Множеством гнусных ртов приникает к вам эта тварь; гидра срастается с человеком; человек сливается с гидрой. Вы — одно целое с нею. Вы — пленник этого воплощенного кошмара. Тигр может сожрать вас; осьминог — страшно подумать! — высасывает вас. Он тянет вас к себе, вбирает, и вы... беспомощный, чувствуете, как медленно переливаетесь в страшный мешок, каким является это чудовище. Ужасно быть съеденным заживо, но есть нечто еще более неописуемое — быть заживо выпитым...

Это продолжение жизни чудовищ, возникших в мире невидимого и переселившихся затем в мир возможного, прозревалось суровым вдохновением магов и философов, вероятно, даже подмечалось их внимательным оком. Отсюда мысль о преисподней...

Если правда, что круги тьмы теряются в пространстве... если это нарастание мрака идет в бесконечной прогрессии, если цепь эта, которую мы сами решили подвергнуть сомнению, существует, то спрут у одного ее предела доказывает, что есть сатана у другого.

Гюго В. "Труженики моря" (558)

Гюго говорит о гигантском осьминоге как о морском вампире, о самом воплощении Сатаны. Впоследствии эта традиция подхватывается фантастикой и в спрутообразные тела помещаются инопланетные, марсианские захватчики:

Два больших темных глаза пристально смотрели на меня. У чудовища была круглая голова и, если можно так выразиться, лицо. Под глазами находился рот, края которого двигались и дрожали, выпуская слюну. Чудовище тяжело дышало, и все его тело судорожно пульсировало. Одно его тонкое щупальце упиралось в край цилиндра, другим оно размахивало в воздухе...

Тот, кто не видел живого марсианина, вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную внешность. Треугольный рот, с выступающей верхней губой, полнейшее отсутствие лба, никаких признаков подбородка под клинообразной нижней губой, непрерывное подергивание рта, щупальца, как у Горгоны, шумное дыхание в непривычной атмосфере, неповоротливость и затрудненность в движениях — результат большей силы притяжения Земли, — в особенности же огромные пристальные глаза — все это было омерзительно до тошноты. Маслянистая темная кожа напоминала скользкую поверхность гриба, неуклюжие, медленные движения внушали невыразимый ужас. Даже при первом впечатлении, при беглом взгляде я почувствовал смертельный страх и отвращение.

Уэллс Г. "Война миров" (557)

Наследуя Теннисону, Гюго, Уэллсу, новую грань спрута-осьминога-кракена добавляет Говард Лавкрафт, создавая во многом культовый сегодня образ Ктулху. Принадлежащий к роду Древних, то ли малый бог, то ли пришелец, он когда-то плавал или ходил по дну, «воздымаясь над нечистой пеной, как корма демонического галеона». Он помимо щупальцев имеет еще и крылья, но, подобно теннисоновскому кракену, он спит (впрочем, видя сны, которые иногда с ним могут разделить люди, обладающие особой чувствительностью). Зеленоватый и покрытый слизью, он покоится в затонувшем городе Р’льех посреди Тихого океана, "дремлет и ждет своего часа в бездне, а гибельный дух его веет над обреченными городами людей" (460)

Позже появляются романы Дж.Уиндема «Кракен пробуждается», Френсиса Карсака «Робинзоны космоса», неоконченная повесть Аркадия Стругацкого «Дни кракена» и другие произведения, вплоть до коллективного «Кетополиса» и «Кракена» Чайны Мьевиля, в которых инфернальная монструозность кракена раскрывается с самых разных сторон.

Понятно, что выше приведен далеко не полный перечень литературных произведений, в которых фигурирует кракен или кракены. При желании здесь можно вспомнить и встречу с гигантским спрутом Джеймса Бонда («Доктор Но» Яна Флеминга), и геральдического кракена Грейджоев («Песнь Льда и Пламени» Дж.Мартина), и кракена из миров Земли-3 («Черновик» С.Лукьяненко), и Великого Кракена — ужас бездны из серии фентезийных романов А.Бушкова о майоре Свароге:

— А что такое этот Великий Кракен? — спросил Сварог. — Видел его кто-нибудь?

— Великий Кракен — это ужас бездны, — сказал капитан Зо. — Он не показывался много тысяч лет, но в том, что он существует, сомневаться не приходится. Вот только неизвестно, сдох ли он в пучине или крепко спит. Тем, кто его будто бы видел, серьезные люди не верят. Он никогда не поднимался на поверхность полюбоваться солнышком и волнами, глотнуть воздуха и погрузиться в глубины. Если он поднимется, с ним вместе поднимутся жуткие несчастья, способные потрясти всю планету. Так написано в древних стагарских хрониках, а стагарцам я верю, потому что те летописцы отнюдь не предназначали свои труды для посторонних глаз… Там написано еще, что Великий Кракен — морской дух зла из тех времен, когда на планете еще не существовало даже Изначальных…

Бушков А. "Рыцарь из ниоткуда" (556)

Список произведений, на чьих страницах упоминаются спруты-кракены можно продолжать долго. Но практической необходимости в этом нет. Кракен сегодня общеизвестен и основная заслуга в этом принадлежит кино и компьютерным играм. Что вполне понятно — масштабность и откровенная противоестественность делает кракена прекрасным объектом для спецэффектов в кинематографе. Вспомним, например, мультильм «Синдбад: легенда семи морей», или фильмы «Пираты Карибского моря» и «Битву титанов», пускай в последнем случае кракен и совсем неклассический, равно как и совсем чужеродный древнегреческой мифологии. Чудесные примеры переосмыслении и использования образа кракена, равно далекого как от его исторического, так и биологического прообразов. Зато наглядно, красочно и визуально убедительно.

Особые чувства вызывают кракены в компьютерных и в видеоиграх. И хотя в большинстве игр кракен является достаточно могучим и уникальным (редкая судьба для мифологического персонажа в компьютерных вселенных) боссом, на самом деле чего там только с ним не вытворяют разработчики. Впрочем, правды ради, нужно сказать, что в большинстве случае игровой кракен соответствует своему мифологическому прототипу — уникальное морское чудовище, внешним видом напоминающее осьминога (чаще) или кальмара (реже). Уникальный юнит в ранге «Большого босса». Это, скажем, традиционный подход, иногда разбавляемый такими способностями игрового кракена как: огненное дыхание (Ultima Online — 1997), перемещение по суше или палубе корабля ("King's Field-2" 1995 года, "Grandia" — 1997), выпрыгивание из воды ("Guild Wars Factions" — 2006) и полет в поднебесье ("Steamlander: Lands of Steam and beyond" — 1985-2009).

Неклассические игровые кракены представлены двумя вариациями: териоморфными, зверообразными образами и антропоморфными, человекообразными персонажами.

Как следует из названия, первая группа представлена играми, в которых кракены просто чудовищны и по своему внешнему виду не могут быть сопоставлены с каким-либо природным видом. Таковы кракены, например, в The Lord of The Rings: The Battle for Middle-Earth-2 (2006), где они функционируют в виде подземного чудовища (Watcher), вызываемого магическим образом и уничтожающего всех вокруг своими щупальцами. Или скажем, World of Warcraft (2004), в ресурсах которого обозначены монстры Krakken, носящее имя Lurker below и имеющие зело странный вид, изобилующий рогами, шипами, всякими выступами и тому подобным.

Антропоморфные кракены в игровом мире представлены едва ли не богаче, чем традиционные. Чешуйчатые гуманоиды титанического характера, зачастую украшенные различными «морскими украшениями» (жаберные пластины, плавники, клешни, щупальца, хвост и так далее) в качестве одного из игровых боссов встречаются в: Final Fantasy Tactics (1997), Zeus: Master of Olympus (2000), Dark age of Camelot (2001), Marvel Ultimate Alliance (2006), Wizard101 (2008), Disciples-3 (2009) и многие прочие.

Как мы видим, слово «кракен» стало брендом, а его образ — узнаваемым и тиражируемым. Другое дело, что зачастую имя не совпадает с образом, да и сам последний далеко не однозначен. Здесь тебе и осьминоги, и кальмары, и вообще откровенно гуманоидные персонажей. Тоже самое, впрочем, можно сказать и об имени. Еще в 70-х годах И.Акимушкин писал: «Одни называют их полипусами, другие — кракенами, третьи — пульпами. У чудовищ много и других названий — краббены, тейфельфиши, корвены, кратены, краксы, анкертольды, ормены, трусты, трольз хварлы, зое краббены, зое хорвы, аале тусты…». Сегодня к этому перечню можно добавить: луска (City of Heroes. MMORPG, 2004), октопус (EverQuesе-2. MMORPG, 2004), спрут. Если смотреть шире, в целом на уровне массовой культуры, то кракен выступает как обобщающий образ некоего зла — как метафора апокалипсиса (Теннисон), омещанивания (Стругацкие), инфернальности (Гюго), чужеродности (Уэллс), урбанизма и позитизма (Мьевиль).

В общем, в общеизвестном образе современного кракена гораздо больше мифологического, нежели зоологического. Наверное, это и делает Великого Кракена столь привлекательным и запоминающимся. Хотя злоупотреблять его вниманием все же не стоит.